47-й самурай
Шрифт:
— О господи… У меня раскалывается голова. Боже, как же мне плохо!
— Выпейте воды. Я бы могла вернуться завтра, но, думаю, лучше покончить со всем как можно быстрее. Чем скорее это произойдет, тем скорее мы вытащим вас отсюда.
— Ну хорошо.
Открыв чемоданчик, женщина достала цифровой диктофон, повозилась с ним и подсела к Бобу.
— Ладно, рассказывайте все как есть. Ваше знакомство с семейством Яно, от начала до конца. И почему вы начали дубасить полицейских на месте пожара.
— На месте убийства. В общем…
Боб рассказал все от начала до конца, без особой
— Лично я не помню, чтобы я кого-нибудь бил. Если такое и было, они меня ударили первыми.
Сьюзен Окада убрала диктофон.
— Это не имеет значения, — сказала она. — Как бы там ни было, я напечатаю ваш рассказ. Завтра вы его подпишете. Я усажу вас на рейс «Джапан эрлайнс», вылетающий в час дня в Лос-Анджелес, а оттуда вам будет заказан самолет до Бойсе. И я прослежу за тем, чтобы вашу жену поставили в известность. Хорошо?
— Нет, не хорошо.
— Мистер Свэггер, давайте сотрудничать.
— Ответьте мне, что происходит? Что случилось?
— Токийская полиция и пожарная часть ведут расследование. Нам почти ничего не известно, у нас нет хороших источников в полиции. А поскольку по дипломатической классификации случившееся не подпадает под определение «Официальные интересы Соединенных Штатов», никто не обязан отвечать на наши запросы.
— Мисс Окада, шесть человек — нормальная, дружная, счастливая, одаренная семья — были убиты, безжалостно уничтожены. Должна же быть такая вещь, как правосудие!
— Японские власти пока что не подтвердили факт убийства. Согласно официальной версии, произошел случайный пожар, это трагедия, ужасная трагедия…
— Филипп Яно был чрезвычайно опытным профессиональным военным. Десантником, своего рода элитой. Ему приходилось бывать под вражеским огнем, он командовал людьми в боевой обстановке. Он был одним из лучших в своей стране. Он был обучен иметь дело с чрезвычайными ситуациями. Если бы в его доме возник пожар, он первым делом вывел бы свою семью на улицу. Поскольку этого не произошло, тут что-то очень не так. Это, вкупе с тем, что я преподнес ему меч, на его взгляд имеющий определенную ценность, создает очень сложную ситуацию, которая требует особого внимания правоохранительных органов и…
— Мистер Свэггер, мне известно, что вы многое повидали на своем веку и не раз бывали в переделках. Но я должна вас предупредить, что здесь, в Японии, не принято учить официальные японские власти, как им выполнять свою работу и к каким выводам им приходить. Они сами сделают то, что считают нужным, и давайте на этом остановимся.
— Я не могу допустить, чтобы шесть человек погибли без…
— Ну, кое-чего вы не знаете. Есть и хорошие новости. Малышка Мико Яно жива, мистер Свэггер. В ту ночь она была в гостях у соседского ребенка. Хвала Будде или Иисусу Христу за это маленькое чудо, но Мико пережила ту ночь.
Снова аэропорт Нарита, терминал номер два.
Посольский микроавтобус, за рулем которого сидел младший капрал морской пехоты в форме, протиснулся сквозь плотный поток машин, отыскал полосу, ведущую к залу
За ним неотступно следовала японская полицейская машина. В ней сидели двое угрюмых полицейских, которые, однако, ни во что не вмешивались.
— Японцам действительно хочется, чтобы вы улетели, — сказала Сьюзен Окада, сидевшая в салоне микроавтобуса рядом с Бобом, который успел немного отдохнуть и прийти в себя, побриться, принять душ и переодеться в свежую одежду.
— Все в порядке, — ответил Боб. — Я улетаю.
Микроавтобус остановился, Боб и его новая приятельница Сьюзен вышли, поднялись на эскалаторе и прошли через просторный серый зал к стойкам регистрации. Обо всех бумагах заранее позаботились, и Боб беспрепятственно прошел мимо охраны, так что не было повторения комической сцены с сигнализацией, сработавшей на стальное бедро. Вскоре он оказался в зале вылета. За окном на бетонном поле виднелся огромный тупой нос «Боинга-747». Посадка должна была начаться через несколько минут.
— Вам не обязательно сидеть со мной, — сказал Боб. — Наверняка у вас найдутся более интересные занятия.
— Я могу найти себе много гораздо более интересных занятий. Но в первую очередь я должна выполнить свою работу.
— Хорошо, хорошо.
— Я сопровождаю одного глупого пьяницу. Мне нужно убедиться в том, что этот человек снова не вляпается в какую-нибудь историю. Вы должны это понимать.
— Я все понимаю. Больше ни капли. Никогда. Я все понимаю. Я срываюсь с катушек лишь раз в несколько лет. Я хороший мальчик. Мне показалось, у меня случился запой.
— Как вы себя чувствуете?
— Отлично.
— Вас хотели проводить самые разные люди. Например, главнокомандующий морской пехотой Западной части Тихоокеанского региона. Судя по всему, он вас знает.
Она назвала фамилию.
— Он был заместителем командира батальона во время моего первого срока во Вьетнаме. Это было в шестьдесят шестом году. Отличный офицер. Рад, что у него все так замечательно.
— В общем, он хотел убедиться, что к вам отнесутся хорошо и все пройдет гладко. Я ознакомилась с вашим послужным списком и понимаю, почему все о вас такого высокого мнения.
— Это было очень давно.
— У нас есть еще несколько минут. Позвольте поговорить с вами откровенно.
— Пожалуйста, мисс Окада.
— Я очень боюсь, что вы попытаетесь раздуть эту трагедию во что-то значительное. Йитс сказал: «Люди действия, когда они полностью теряют веру, верят только в действие». Вы понимаете, что он хотел этим выразить?
— Возможно, мэм, я говорю как неотесанный фермер с Дикого Запада и время от времени крушу предложение, словно яйцо, но, наверное, вы будете весьма удивлены, узнав, что эта цитата мне знакома и что я читал и других ребят: Сассуна, Оуэнса, Грейвза, Мэннинга — целое скопище писателей, которым казалось, что им есть что сказать о войне и воинах. Я знаю, кто я такой и где мое место: я из тех, кого хотят иметь рядом, когда стреляют, но все остальное время я лишь заставляю сильно нервничать. Я — ружье, которое хранится дома.