48 часов
Шрифт:
Отворив дверь каюты Ханслета, я убедился, что тот спит, сладко похрапывая. Пришлось повторить операцию: халат китайского шелка, платочек на шее. Я тронул расческой волосы и наконец выбрался на палубу.
Было холодно, сыро и ветрено, мир вокруг меня был серым и паскудным. Почему мне не дают поспать? Дождь лил ручьями, и на палубе уже стала собираться вода. Ветер жалобно завывал на нижнем регистре в снастях и взбивал почти метровые волны. Странно, но опасность, которую они представляли для судов, не помешала яхте, которая подошла к нашему борту. Она была меньше «Файркрэста», но зато ее рулевая рубка была забита приборами, которых не постыдился
Посреди палубы стоял крепкий мужик в белом мундире с золотыми пуговицами — типичный морской офицер. В руке он держал небольшой зонт, оберегая от дождя свой безукоризненный костюм.
— Ну наконец!
Никогда мне еще не приходилось слышать, чтобы кто-либо так великолепно говорил в нос.
— Вы не слишком спешили, а? Я уже промок до нитки. Понимаете, до нитки!
На белом, идеально отглаженном мундире действительно виднелось несколько капель дождя.
— Могу я подняться на борт?
Не ожидая моего ответа, он перепрыгнул на нашу палубу с ловкостью, какую трудно было ожидать от человека его возраста и веса, и направился впереди меня к каюте. Я последовал за ним и, когда мы оба оказались внутри, закрыл двери. Это был невысокий, коренастый, крепко сбитый человек лет пятидесяти с задубевшим от ветра лицом, квадратным подбородком и седеющими волосами. У него были густые брови, длинный нос и такие тонкие губы, что создавалось впечатление, что его рот закрыт на «молнию». Он окинул меня взглядом с головы до ног, и было похоже, что я произвел на него вполне благоприятное впечатление, хотя он никак этого не выказал.
— Очень сожалею, что заставил вас ждать, сэр. Но этой ночью я слишком мало спал. Посреди ночи явились таможенники, а потом я долго не мог заснуть.
Всегда следует говорить правду в тех случаях, когда есть вероятность, что она все равно выплывет на поверхность, как в этом случае. Только так можно заслужить репутацию совершенно правдивого человека.
— Таможенники!
Это звучало так, будто он собирался сказать «ерунда» или что-то в этом роде, но потом передумал и строго посмотрел на меня.
— Неслыханно! — сказал он. — Невозможные люди! В четыре утра? Вы не должны были пускать их на палубу, более того, вы должны были послать их ко всем чертям! И что они хотели?
У меня создавалось впечатление, что этот человек уже имел однажды дело с таможенниками.
— Искали какие-то химикалии, украденные с грузовика на шоссе неподалеку от Торбэя. Однако ошиблись адресом.
— Идиоты!
Он протянул мне руку, как бы давая понять, что тема таможни исчерпана.
— Скаурас! Сэр Энтони Скаурас.
— Петерсен, — ответил я, пожимая его руку.
Его пожатие заставило меня скривиться не столько из-за своей силы, сколько из-за того, что все пальцы грека были усеяны перстнями, которые впились в мою
— Сэр Энтони Скаурас, — повторил я. — Много о вас слышал.
— И наверняка ничего хорошего. Журналисты меня не любят, потому что знают, что я их терпеть не могу. Они утверждают, что я — богатейший кипрский судовладелец, заработавший свои миллионы. исключительно благодаря всякого рода махинациям. И это правда. Греческое правительство выставило меня из Афин. Тоже правда. Я натурализованный британский подданный, который за деньги купил себе титул. Абсолютно справедливо. Но с помощью чего я этого добился? С помощью благотворительной деятельности! В конце концов, все можно купить за деньги. Теперь я собираюсь приобрести себе титул барона, но подожду, пока упадут цены. Они неизбежно упадут. Я хотел бы воспользоваться вашим передатчиком, вижу, что он у вас есть.
— Что-что?
Внезапная смена темы застала меня врасплох. И трудно удивляться, если вспомнить, в каком я был состоянии.
— Ваш передатчик, мой дорогой! Вы что, не слушали последних известий? Пентагон отменил огромные военные заказы! Цены на сталь летят вниз! Я должен немедленно, вы слышите, немедленно, связаться с моим маклером в Нью-Йорке!
— О, сочувствую. Конечно, прошу вас. Но… у вас нет своего?
— Сломался, — его губы почти совсем исчезли, слившись в тоненькую полоску. — Это очень срочно, мистер Петерсен.
— Сделайте милость. Мой передатчик здесь. Вы сумеете им воспользоваться?
Он натянуто улыбнулся мне. Было похоже, что только так он и умеет улыбаться. Можно было вообразить, какой радиопередатчик был на «Шангри-Ла», так что мой вопрос звучал приблизительно так, как если бы я спросил пилота огромного реактивного самолета, может ли он сесть за штурвал «кукурузника».
— Надеюсь, что мне это удастся, мистер Петерсен…
— Позовите меня, когда кончите. Я буду в каюте рядом.
Я знал, что позовет он меня до окончания разговора, а вернее, до его начала. Но я никак не мог ему сообщить о поломке аппарата. Я было подумал сначала побриться, но решил этого не делать. Это продлится недолго. И действительно, долго не продлилось. Уже через пару минут в дверях появился Скаурас.
— Ваш аппарат сломан, мистер Петерсен.
— О! Эти старые передатчики… иногда с ними трудно справиться. Может, я…
— Если я говорю вам «сломан», это означает, что пользоваться им невозможно.
— Странно. Работал…
— Попробуйте сами.
Я попробовал. Я крутил все ручки, которые только мог. Без результата.
— Скорее всего, нарушен контакт и не поступает питание, — сказал я — наконец. — Разрешите, я проверю.
— Вы лучше снимите крышку.
Я изумленно посмотрел на него.
— Сэр Энтони, сдается, вы знаете больше, чем я.
— Сделайте это и увидите все собственными глазами.
Я снял верхнюю панель и увидел. После этого я разыграл великолепную комедию изумления и возмущения. Наконец я с достоинством произнес;
— Вы знали об этом. Откуда?
— Но это же ясно.
— Понимаю, — медленно произнес я, — ваш передатчик находится в таком же состоянии. Видимо, у вас, сэр, тоже были гости сегодня ночью.
— Да. И на «Орионе» тоже, — тубы моего собеседника исчезли совсем. — Это та большая голубая корзина, что стоит поближе к берегу. Больше ни у кого передатчиков тут нет. У них тоже разбит. Я как раз оттуда возвращаюсь.