48 причин, чтобы взять тебя на работу
Шрифт:
– О, прекрасный выбор! – похвалил меня мужчина. – Мы подаем их с чудесным соусом. Перфекто, осмелюсь заметить.
– Замечательно, уже не терпится попробовать! – искренне улыбнулась я.
– И не страшно? – осведомился Томас Матисон, стоило официанту отойти от нас на приличное расстояние. – Вас не пугает неизвестность?
– Пугает, поэтому я заказала блюдо, которое очень люблю. Благодарю за то, что пригласили.
Он был разочарован и не скрывал этого. Матисону так хотелось меня задеть, что малейший проигрыш сразу согнал с холеного лица ненавистную
– Так зачем я вам? – спросила, позабыв о терзавшем еще пару минут назад страхе. – Ведь очевидно, что внешность моя вам не нравится.
– С чего такой вывод? – Матисон откинулся на спинку стула в ожидании ответа.
– Вы хмуритесь каждый раз, когда смотрите мне в лицо.
Он молчал. Сидел, как ленивый хищник, постукивал пальцами правой руки по столу, взирал на меня, слегка склонив голову, и молчал.
– Не хотите отвечать? – снова спросила, хотя страх уже начал возвращаться.
Теперь босс напоминал мне гепарда. Такая большая лощеная киса. И если бы у него был хвост, то, не сомневаюсь, сейчас он бил бы им по полу. Размеренно и раздраженно.
– Вы в моем вкусе, – вдруг сказал шеф, когда я уже перестала ждать и начала корить себя за идиотизм. – Вернее, не совсем в моем, но я помогу добиться совершенства. Слишком неухоженная кожа, вечно растрепанные волосы и искусанные губы. И я мог бы просто сказать: займитесь собой, Алисия. Но ведь вы пойдете на распродажу и снова купите помаду цвета "моя бабушка так ходила, и было хорошо".
– Далась вам моя помада! – выпалила громче желаемого и тут же устыдилась: – Простите.
– Продолжайте, Алисия, – снисходительно ухмыльнулся он. – Мне нравятся эти вспышки самоубийцы в вас. Такая смелая и гордая мышка… С тихой играть не интересно.
– Вы… – я умолкла, увидев приближающегося официанта. А Матисон лишь улыбнулся еще шире, давая понять, что этот разговор еще не закончен…
К чести босса нужно заметить, что еда в ресторане действительно оказалась превосходной. Выше всяких похвал. И пусть он в первую очередь заботился о себе, а надо мной лишь хотел посмеяться, но, доедая потрясающие итальянские пельмени из пресного теста с мясом, сыром и овощами, я вдруг поняла, что в подобном месте просто не могло быть невкусных блюд. Кроме того, Томас молчал все время, пока мы ели. За это я была готова простить ему несколько особенно гадких шуток.
Дело в том, что я не просто была голодна, хотя и это тоже. Важнее было то, чего не знал Матисон, да и не мог знать: еда в некотором смысле была моим фетишем и спасением. Вернее, ее приготовление. Как только на душе становилось особенно паршиво, а тоска пробиралась слишком глубоко в мысли, я готовила. Много, с энтузиазмом и позабыв обо всем на свете. Кулинария была моим избавлением от вечно плохого сна и от постоянно грызущих мыслей. И попробовать по-настоящему вкусное творение профессионального шеф-повара было восхитительно.
– Вина не
Я лишь выдавила улыбку в ответ.
Если он и хотел задеть меня – не вышло, слишком хорошо себя теперь чувствовала. К тому же, мы вот-вот должны были наконец расстаться, и я уже предвкушала теплую постель и долгожданный сон.
Когда мы вновь оказались на улице, то безропотно пошла за боссом к его авто и быстро юркнула на сиденье.
Матисон, видимо, устав от собственных издевательств, сел рядом и, повернувшись ко мне, уточнил:
– Куда? Адрес, Алисия. Куда тебя отвезти?
Я ответила, назвав не самый престижный район Бронкса, и снова уловила выражение брезгливости на безупречном лице Томаса.
– Мог бы и догадаться, – услышала перед тем, как звуки музыки вновь заполнили салон авто.
Все мое благое расположение духа улетучилось, как и не бывало. Как бы я не старалась абстрагироваться от колких замечаний и презрительного отношения Томаса ко мне, оно все равно задевало. Одна эмоция брезгливости запустила водоворот мыслей и воспоминаний, вгоняющих в абсолютно подавленное, депрессивное состояние.
Безумно хотелось психануть и выпрыгнуть из движущейся машины, лишь бы только не сидеть рядом с человеком, которому я жаждала влепить сотню пощечин, и не факт, что ограничиться ими. А потому, едва кадиллак остановился возле моего дома, я выскочила, даже не попрощавшись. Кажется, еще и дверью хлопнула, но за это уже не ручаюсь – слишком была расстроена.
Старый, плохо работающий замок квартиры поддаваться упорно не желал, лишь усугубив мое состояние. Когда же вошла в собственное жилище, просто-напросто сползла по двери на пол, бросив сумку где-то рядом и уткнувшись лбом в колени. Как же я устала…
Не знаю, сколько так просидела, помню только, что титаническими усилиями заставила себя встать и отправиться в душевую. Пощечины Матисону были не единственным желанием – смыть чужие прикосновения мечталось не меньше..
Я любила струи воды, любила стоять под ними, расслабляясь физически и морально, однако в этот раз вода совсем не помогала успокоиться. Покрасневшая кожа уже болела от ожесточенных движений грубой мочалки, но я никак не могла остановиться – смыть, стереть, убрать малейшие напоминания о том, что произошло. Ненавижу!
Но, как бы я ни старалась, как бы я ни проклинала себя за те события, где-то глубоко в душе понимала – мне нравилось. Мне нравилось то, что он творил, мне нравились ощущения, что дарили его пальцы, мне нравилась слабость в ногах, сохранившаяся до сих пор. И… я была предана не только собственным телом, но и чем-то внутри.
Меня тянуло к Томасу Матисону. Он действовал на меня, как крепкий алкоголь. Манил, будоражил кровь, вызывал желание попробовать еще и еще, опьянял. Но после подобного времяпровождения всегда наступает утро, вынуждающее окунуться в реальность с головой. Утро, в котором появляется в два раза больше проблем…