5-ый пункт, или Коктейль «Россия»
Шрифт:
Бывшие грозные соперники США и Россия ныне в неравных условиях. Американцы продолжают процветать, наращивать свой экономический потенциал и диктовать почти всему миру свои правила игры. А Россия обижается и хрипит, бросая обвинение за обвинением. Какие? Америка — это историческое недоразумение… Америка лишена свойства регенерации, не в пример России, которая есть эманация в бесконечность… Америка — в театральных терминах — постановочная конструкция, мюзикл… Америка есть не что иное, как зыбкая и недолговечная модель (зеркальный фантом)… Американский этнический конгломерат лишен пассионарного элитарного материала… И вообще американцы как были, так и остались провинциалами.
Кто так рассуждает? Обыватели-дилетанты? Нет, профессионалы-геополитики из газеты «Завтра» (номер 27 за 1996 год).
Как это сладко — ругать преуспевающего противника
Всю эту гамму разноречивых чувств — от гордости до унижения — прекрасно уловил Юрий Кузнецов и выразил в стихотворении «На пирушке». Вот оно:
В мире скука, а у нас пирушка, Честь по чести дольный стол накрыт. На одном конце палит Царь-пушка, На другом Царь-колокол гремит. Поднимите, дьяволы, стаканы Выше свеч и белых облаков! Не про нас ли говорят курганы И тоскуют сорок сороков? То не сизы соколы слетались, То встречались наши хрустали. В честь встречались, в почесть расставались. Мед и пиво по усам текли. Все имело место или дело, Даже время Страшного суда. Не в твою ли душу залетела Снулая падучая звезда? И не ты ли посреди пирушки Пал лицом на стол, зело разбит? На слуху ни пушки, ни хлопушки, Даже колокольчик не звенит. А когда привычный гром ударил, — Вскинул ты, не открывая глаз, Голову, стакан рукой пошарил И махнул во сне, благословясь. Может, Бог тебя во сне приветил, Или черт поставил свой рожон? Страшный суд проспал и не заметил… Вот что значит богатырский сон! Мы такие версты отмахали, Догоняя свой последний час!.. А про Страшный суд мы не слыхали. Он прошел, но не дошел до нас.Конечно, пирушка — это аллегория. И вместе с тем «махнуть стакан» — это наше национальное пристрастие. Можно, конечно, объявить врагом номер один Америку или сионистов, что с рвением делают наши громкоголосые патриоты, но на самом деле наш враг иной. Пьянство — самый сильный, самый энергичный, самый беспощадный враг русского народа. Не хочется приводить количество выпитого, число дебилизированных и умерших людей — цифры эти известны.
Пьянство — главный, но не единственный враг России. В нашем национальном характере есть и другие пороки, которые сковывают силы и не дают развернуться и проявить себя во всем блеске. Как считает писатель Вячеслав Пьецух: «Русские — народ, в котором существует множество разных наций. Поэтому у нас вечные недоразумения, неурядицы, нелепости, поэтому ни один народ не знал таких тяжелых потрясений. Мы еще не сложились как нечто цельное»… («Куранты», 1996, 16 марта).
Ну что ж, пришла пора поговорить о национальном характере, о менталитете и прочих духовных материях.
Типология русской души
«Дана нам красота невиданная. И богатство неслыханное.
Это — Россия. Но глупые дети — всё растратили.
Это — русские».
Недоверие и вражда между Востоком и Западом накапливались веками. Западному человеку казалось, что люди, живущие на восточной окраине Европы и далее за Уралом, совсем другие, отличные от него. Громадные просторы России всегда пугали,
«Читая любую русскую историю, — отмечает философ Федор Степун в сборнике статей «Чаемая Россия», — получаешь впечатление, что русский народ не столько завоевывал землю, сколько без боя забирал ее в плен. Это военноплененная земля работала на русский народ, работала без того, чтобы он сам на ней по-настоящему работал».
Отсюда Степун выводит термин, применимый к русским: «бездуховное отношение к труду».
Да, и без потерянных имперских земель Россия огромна по территории, но, увы, на этих безбрежных просторах живет слишком мало людей — на каждый из 17 075 тысяч квадратных километров приходится в среднем 8,5 человек, а трудоспособных ровно в два раза меньше. Это вам не Голландия, где каждый сантиметр земли на вес золота, ее обрабатывают и холят. А у нас?.. Помните подвыпившего лектора из «Карнавальной ночи»: «Люди, где вы, ау?!» Только русский поэт мог написать такие строки:
Объективности ради мы запишем в тетради: люди — гады, а смерть — неизбежна, Зря нас манит безбрежность или девы промежность — безнадежность кругом, безнадежность…Это блистательный перифраз классика — «Жалоба чурки» Тимура Кибирова.
Но вернемся к русскому характеру. Одна из характернейших черт — безалаберность, беспечность, нежелание точно учитывать то, чем обладаешь. Не об этом ли сложены многочисленные народные поговорки про «авось» и «кабы». Или всякие присказки: лошадь съели да в Новгород писали, чтоб еще прислали… Вспомним у Булгакова: «и чтоб из города привозили — керосин!»… Подставьте вместо лошади нынешние кредиты от МВФ, и получится то же самое: ничего не изменилось…
«Простое обычное русское интеллигентное неумение практически делать дела — бестолковщина и безалаберщина…» — говорил Ленин в 1922 году с трибуны XI съезда партии.
И еще одна важнейшая черта. «Русский народ, — писал Константин Аксаков, — есть народ не государственный, то есть не стремящийся к государственной власти, не желающий в себе даже зародыша народного властолюбия…»
Не самого себя, не свои права, не демократию любит русский народ, а своего хозяина, властелина, барина, будь он царь, генеральный секретарь ЦК или президент страны, — его, родимого, он обожает и ему поклоняется. Вадим Кожинов, наш современный пламенный критик, полагает, что любовь к «сильной центральной власти» (считай: самодержавной власти) есть одна из ярких черт русской души.
Не эта ли мысль прозвучала в стародавние времена царствования Павла I? «Здешний народ, — писал шведский посланник королю Густаву IV, — очевидно, создан для слепого повиновения и безусловной покорности».
Дореволюционный публицист-сатирик Варфоломей Зайцев отмечал: «Насчет терпения и говорить нечего. Это наша исконная добродетель, в которой мы за пояс заткнем всех ослов и дворняжек».
«И терпентин на что-нибудь полезен», — заявлял Козьма Прутков. Но он преуменьшил роль этого чудодейственного успокоительного лекарства. Терпентин — это наше все. Как Пушкин.
Все это трудно понять человеку Запада, который не ждет милостей от природы и царей, а сам добивается того, к чему стремится.
Не случайно Артур Миллер писал о непостижимости России, этого «дремлющего доисторического животного, к которому не знаешь, с какой стороны подступиться».
«Русский медведь» — вот самое частое определение России на Западе. Большой. Ленивый. Но и яростный в гневе.
Как известно, литература является отражением жизни. А кого возвеличивала русская литература? Какого героя возводила на пьедестал? Критик Игорь Золотусский отмечает: «…среди типов, созданных русскими писателями, нет типа делового человека, человека расчета, жесткой практической регламентации. И все попытки создать его заканчивались неудачею. Зато героев воображения, рыцарей на поприще духа создано предостаточно. Какого героя литературы XIX века ни возьми, он более специалист по душе, нежели по какому-то житейскому делу, он не прагматик, а мечтатель и поэт. Даже гоголевский плут Чичиков, собиратель копейки, — и тот романтик, и тот Дон Кихот».