60 правдивых историй
Шрифт:
Наконец-то! Наконец нашелся человек, который сказал правду про слово «дизайн». Что оно, слово это, не имеет права на существование – по крайней мере, в российской архитектуре. И это не сказал Вася Пупкин, который вчера только с дерева слез, а разъяснил самый что ни на есть профессионал с именем – глава архитектурного бюро ДИА Дмитрий Быков. Однако буква "Д" в аббревиатуре его команды – как раз дизайн: «Дизайн. Интерьер. Архитектура». Хотя "А" должна стоять на первом месте. Мысленно переворачиваю название. Нет, уж лучше ДИА.
С
Быков не меняет названия ателье уже двенадцать лет: ДИА началось 12 января 1993 года. А мы с Димой знакомы лет пятнадцать, но ни разу не говорили о его профессии. Конечно, знал: архитектор известный, по телику показывают, интервью берут. А я – не брал, зато от других архитекторов наслушался всяких профессиональных историй. Деньги вокруг их дела вертятся нешуточные, но неясно: бизнес это или творчество? На эту тему я и шел разговаривать с Дмитрием Николаевичем.
ДИА обитает в помещении вроде мансарды на верхотуре сталинского дома со скульптурками. Место символичное: гипсовые люди глядят, как силится взлететь с площади стальной Гагарин, излишества вдруг обрываются, сменяясь скуповатым стилем шестидесятых, а Ленинский течет дальше.
Героя повествования обнаруживаю на кухне, где чаевничают человек десять. Ну да, вполне себе мансарда. И к телефону подходит сам: секретарши, кажется, нет.
– Да? Привозите вашу плитку, посмотрим… Алло? Да, я и есть самый главный,– слушает с некоторым интересом.– А вот чилийское вино «1810» у вас есть?
Я чуть не поперхнулся кофе, а он:
– Представляешь, дегустация вин в офисе.– И, решив, что телефонных радостей хватит, в коридор: – Мари-ин! Пожалуйста, переключи на себя.
С самого начала архитектурное бюро затевалось как сообщество друзей. Но поскольку одни друзья предполагали нести ответственность, они и стали старшими. Другие этого не предполагали, но были профессионалами. Им тоже хотелось кушать, а в 1992-м, кто не помнит, с этим было плохо. Дмитрий с его тогдашним партнером Игорем, уходя из крупного частного бюро, где они проработали три года, надеялись, что у них все будет хорошо.
– И потихонечку мы это «хорошо», в общем, делали. Но это «хорошо» должно быть для всех. Иначе мы потеряем друзей и профессионалов. Новых профессионалов набрать можно, а новых друзей фиг наберешь.
Несколько сокурсников, с которыми он начинал, идут с ним до сих пор. Сейчас в ДИА семь главных архитекторов проекта.
– А ты наиглавнейший?
– Я участвую в проектировании на самом вкусном этапе – при зарождении идеи. Потом участвую все меньше и меньше. Ребята согласны с подобной формой работы. Они все уже серьезные авторы, но готовы делать то, что нам заказывают. А перед заказчиком, безусловно, отвечаю я.
Я спрашиваю Диму (потому что это всегда острый вопрос – как же рассчитываться с друзьями):
– Они ведут заказ и получают…
– …го-но-рар,– произносит он волшебное слово.– Процент от суммы контракта. Еще какой-то процент уходит на
По его интонации процент не просто маленький, он вообще крошечный. Но если такова прибыль, то бизнес ли это?
– Бизнес в архитектуре,– толкует Быков,– это, как говорил мой учитель Сережа Киселев, распоряжение деньгами заказчика. Творчество -процесс идеальный. Архитектор, если он не теоретик, а практик, превращает свой идеальный проект в объект материальный. И в какой-то момент начинаются серьезные деньги.
Когда начиналось ДИА, его основателями была выбрана относительно безопасная ниша – частные загородные дома. Безопасная во многих отношениях. В секторе столичного жилья конкуренции уже нет: все давно поделено.
– И поэтому вас туда не пускают?
– А мы туда и не лезем. Не хочется,– улыбается он.– Там такая толкотня…
Локтями, с кровью.
– А в вашем секторе – не локтями?
– Нет, конкуренция есть, но нормальная.– Он перестает улыбаться.-Конечно, существует очень серьезный демпинг, на который радостно клюют наши сограждане. Каждый год Московский архитектурный институт выпускает триста с лишним человек. Из них, предположим, сто готовы что-то делать морально, но интеллектуально и профессионально не готовы делать ничего. Однако при этом скорей бросаются что-то делать, вместо того чтобы поучиться еще лет пять. Появляются сооружения недостроенные, потому что их достроить нельзя, не начатые, потому что их даже и начать нельзя. Но все равно эти люди оттягивают часть заказчиков от реально практикующих архитекторов, которые имеют опыт, имеют право, лицензии наконец.
С лицензиями, по словам Димы, история хитрая. Лицензионного центра нет, а лицензии тем не менее требуют. Других весомых гарантий для заказчика нет. Отчасти поэтому лет семь назад Быков со товарищи создали Московское архитектурное общество. Членство в нем – некое доказательство, что заказчик имеет дело с профи. При приеме в общество два критерия: опыт работы и этическая чистота.
– Неэтичные ситуации – это «кража» клиентов?
– Да, если мне приносят чьи-то чертежи и говорят: «Я хочу что-то сделать с объектом, который проектировал вот там кто-то»,– я нахожу этого кого-то и звоню ему: «У меня на столе ваши чертежи, ко мне пришел такой-то. Почему он пришел? Что у вас произошло?» Если я понимаю, что интересы этого архитектора будут ущемлены, я отказываюсь от заказа однозначно.
Но есть и те, кто не отказывается. Это те, кто ушел в собственно бизнес. Кто-то организовывает систему, при которой все согласования проводятся за заказчика, хотя по закону это его забота. Кто-то распоряжается деньгами стройки. А кто-то берет генподряд и говорит: «Я вам и спроектирую, и построю».
– Тут-то бизнес и начинает пожирать творчество. Потому что человека, который и проектирует, и строит, стройка быстро учит проектировать только то, что ему выгодно. Может, заказчику надо что-то другое, но он не будет это делать.