60-я параллель
Шрифт:
Если бы он понимал, в чем тут дело, он, наверное, растерялся бы, Ким. Но ему и в голову не приходила вся эта сложность. И поэтому именно, должно быть, он нашел те самые, «нужные» слова.
— Де… девушки! — проговорил он, слабея и садясь на подоконник так, как если бы был совершенно один. — Девушки, милые. А так-то она… Жива? И… ничего, так, в общем? Девушки… Скажите мне тогда та-такую ве-вещь… Вы это, наверное, лучше меня знаете… Вот я здесь на трое суток. Больше никак! К-к-командировка… Так как бы это увидеться нам… Ну, в ЗАГС там, и как это еще называется? Записаться…
Коридор
Они проводили его до лестницы, сияя, как именинницы, непонятно для него, — почему. Наперебой они давали ему взволнованными голосами десятки советов. По их разумению, Киму никак нельзя было так прямо, без предупреждений, появляться перед Людушкой.
— Ну, что вы, товарищ моряк?! Вы же знаете, как ее подготовить нужно!? Мы завтра с утра до нее добежим, Зоя вот и Валюшка. А вы, если можете, приезжайте сюда двенадцатого часам к трем.
Он долго сидел, прижав лоб к холодной баранке. Потом, подняв голову, вытер ладонью глаза, пустил стартер, включил передачу и медленно поехал через мост — на Кировский и дальше, на набережную Невы, в Инженерный. «Эмка» его шла, виляя из стороны в сторону. Редкие встречные думали, что ее шофер немного… навеселе.
Ким Соломин ожидал чрезвычайных трудностей при осуществлении своего неожиданного проекта, особенно теперь, в блокадном Ленинграде.
С изумлением увидел он, что всё сделалось просто и легко.
Нет, девушки не допустили его до Ланэ и двенадцатого числа Страшно волнуясь, оживленные и озабоченные до предела, они «подготовляли» ее с недоступной мужскому пониманию заботливостью и деликатностью. Но выход из трудного положения, какое легко могло создаться, в случае, если врач не разрешит Людочке выйти на улицу и следовать в загс, они нашли тотчас же.
Они толпой отправились в это высокое учреждение и мгновенно договорились с «тамошней девушкой». Худая до предела, чуть живая, она томилась там полным безделием, «сидя на браках». Кто же женился здесь в те дни?!
Условились так: кто-нибудь из них возьмет паспорт Люды и за нее запишется с Кимкой. Загсовская служащая при этом не будет вглядываться в фотокарточку. Загсовская служащая всё понимает!
В то же время Василий Спиридонович Кокушкин, комендант городка, у которого остановился Ким, предложил свой, второй, чисто мужской вариант решения. Он пошел прямо к заведующей ЗАГСом.
— Как же быть, дорогой товарищ, — сказал он заведующему, — если раненая девушка не может выходить из госпиталя, а жених имеет военную, флотскую командировку до послезавтрого… Оставить это дело до конца войны? Не получится. А что кабы загс да сам, на такой случай, пришел в госпиталь, выездной сессией к ее койке? Оно, может быть, и не полагается, но ведь живем-то мы как? И где? В блокадном Ленинграде!
Главврач госпиталя, когда ему доложили о неожиданном событии, закашлялся, насупив седеющие брови: «Идти? Куда? На Монетную? Фофановой?
Кима заботила неминуемая затяжка этого дела: путевка у него была действительна только до двадцати четырех часов четырнадцатого числа. Успеет ли он? Но и это разрешилось само собою.
Демонстрируя военинженеру Старчакову и другим работникам отдела обезображенную непривычным бункером генератора «эмку», он совершенно ненамеренно проговорился о своих сложных обстоятельствах. Этого оказалось достаточным.
— Тэк, тэк, Соломин! — бормотал инженер Старчаков, крутясь около машины и проверяя крепление бункера. Значит, присандалив свой бункер на горб ни в чем не повинной «эмочки», вы решили и на свою спину некоторую тяжесть принять? — Тэк, тэк! Вольному воля!.. Конечно, нагрузочка на ведущую ось при этом возрастет… Возрастет, друже, возрастет бесспорно; поверьте старому волку! На ухабчиках начнет потряхивать; не без того… Рессорочки подкрепить придется… И здесь, и там… А в целом, — вы правы! Ногу, говорите, ей ампутировали? Благородно, Соломин, благородно, мой друг! Сами проверьте расчетики на прочность… Как там крепление у вас при такой добавочной перегрузке, — не сядут ли? Дорожки-то вам предстоят… гм!.. Различные! Километраж — основательный!
Кимка Соломин так и не мог понять, о чем он говорил: об автомашине или о его браке, в продолжение всей этой добродушной воркотни. Но это оказалось неважным.
К концу разговора военинженер вдруг потребовал Кимкино командировочное предписание и отправил девушку-секретаря переписать его до двадцатого числа.
А пока секретарша ходила взад-вперед, тот же Старчаков научил Кима, как можно соединиться с МОИПом и, значит, с его, Кимкиной мамою. Десять минут спустя Ким уже условился о своем приезде за ней.
— Прекрасный молодой человек, Зиночка! — сказал военинженер чуть попозднее той же девушке-секретарю. — Такого каждой из вас можно пожелать. Ей ногу ампутировали выше колена, а он… А еще говорят, что нынешние молодые люди не способны на глубокие чувства. Дичь! Чудесный юноша!
Зиночка наморщила переносицу.
— Он милый! — несколько неопределенно произнесла она, — только… Уж очень рыжий! Фу, какой рыжий. — Она засмеялась. — Сколько же ему лет?
— «Лет, лет»! — досадливо фыркнул инженер. — Сколько положено… или несколько меньше. Ленфронтовский месяц за год считать резонно!
Назавтра утром он поехал на своей «горбатой» в МОИП. На окраине города его задержал было артиллерийский обстрел, но, приглядевшись к другим машинам, он пренебрег разрывающимися снарядами и проследовал дальше.
Затем произошла трогательная, но почти безмолвная встреча двух неразговорчивых — матери и сына. Они просто крепко прильнули друг к другу, он и она.
— Мама! — сказал он, глядя несколько в сторону. — Я не посоветовался с тобой, но… Ты только подумай, мама, ведь она…