66 градусов северной широты
Шрифт:
— Ну и пусть, — выкрикнул Магнус. Отошел и с разбегу ударил плечом в дверь, вложив в удар всю силу, на какую был способен в свои девять лет. Отлетел и упал на пол. Встал, потирая плечо.
— Магнус.
Рядом раздалось злобное рычание. Магнус повернулся и увидел деда — бодрого, шестидесятилетнего, с крепкой, будто гранитной челюстью, серой сединой с голубоватым отливом и суровыми голубыми глазами. Сильного, рассерженного человека. Магнус уловил сквозь аромат нюхательного табака,
— Магнус, поднимайся наверх.
— Дедушка, почему ты это сделал? Ведь Олли мочится в постели потому, что ничего не может с этим поделать. Он же все время испуган. Выпусти его.
— Я сказал — поднимайся наверх.
— А я сказал — выпусти его!
Голос Магнуса звучал пронзительно, с какой-то отчаянной решимостью.
Ноздри у деда раздулись — это был верный признак близкого взрыва. Магнус продолжал смотреть деду в глаза.
— Выпусти его.
Халлгримур осмотрелся вокруг, ища подручное оружие. Взгляд его упал на старый тупой топор. Подняв его, Халлгримур направился к Магнусу.
Мальчику хотелось убежать, но он твердо стоял у двери в картофелехранилище, расставив ноги, словно охранял брата. Взгляд его был прикован к лезвию топора.
Халлгримур ткнул Магнуса концом топорища в ребра. Удар был не особенно сильным, но Магнус был еще маленьким. Тяжело охнув, он согнулся. Халлгримур взмахнул топором и ударил Магнуса по бедру плоской стороной лезвия.
Магнус упал. Поднял взгляд и увидел, что дед с горящими гневом глазами заносит топор над его головой. Магнус заплакал. Он не мог удержаться от слез. Лежа на холодном камне, он слышал сквозь дверь, как всхлипывает Олли.
— Марш в постель! Живо!
Магнус, хромая, пошел укладываться. Что еще ему оставалось?
Он пролежал несколько часов с мокрыми от бессильных слез глазами, глядя на пустую кровать брата. Хотя бедро болело, кость была цела — значит, на этот раз унизительного хождения в больницу не будет.
Как мог дед оставить семилетнего мальчика в холоде и темноте на всю ночь? Если раньше Олли мочился в постель изредка, то теперь определенно будет каждую ночь.
Магнус ждал, когда дед уляжется спать. Наконец, спустя, как ему казалось, несколько часов, он осторожно поднялся с кровати, надел теплое белье и бесшумно спустился.
Магнус знал, что ключ должен висеть на двери чулана с метлами. Он увидел его в отражавшемся от снега лунном свете, просачивающемся в кухню. Чтобы дотянуться до ключа, пришлось встать на цыпочки. Тихонько спустился по ступеням в темный подвал, ощупью подошел к двери и отпер ее.
В помещении пахло гнилой картошкой и мочой.
— Олли? Олли? Это Магнус.
— Магнус?
Голос
— Выходи.
— Нет.
— Выходи, Олли.
— Нет. Не заставляй меня выходить. Он найдет меня и разозлится.
Магнуса охватили сомнения. Не видя Олли, он пошел в направлении голоса, вытянув руки и пригибаясь, пока не коснулся плеча брата. Почувствовал, как маленькие руки сжали его ладонь. Он схватил брата и крепко обнял.
— Олли, почему он с тобой так обошелся?
— Я не могу тебе сказать.
— Можешь. Я больше никому не скажу.
Тут Олли начал всхлипывать.
— Магнус, я не могу сказать тебе. Не скажу. Пожалуйста, не заставляй меня говорить.
— Ладно, Олли. Ладно. Не заставлю тебя ничего говорить. И не заставлю выйти отсюда. Просто посижу с тобой.
Магнус сидел рядом с братом, который вскоре уснул. Поняв, что близится утро, он тихо вернулся в свою кровать.
Вторник, 22 сентября 2009 года
Магнус умолк, лежа на спине рядом с Ингилейф.
— Господи. Какой ужас, — прошептала она. — Как ты это вынес?
— Наверно, был крепким мальчишкой, — ответил Магнус. — Я думал об отце. Я знал: он хотел бы, чтобы я защищал Олли. Я так и делал. И знал, что когда-нибудь он приедет из Америки и вызволит нас. И он приехал. Только после того, как мать врезалась на машине в скалу.
— Поразительно, как ты не надорвался.
— Никто не проходит через такие испытания невредимым. У меня, как у матери и деда, есть склонность к выпивке, и меня это тревожит. А иногда так злюсь, что хочется колотить людей до полусмерти. Плохих людей. — Он приумолк. — Из-за этого я несколько раз имел неприятности. Раз ты полицейский, делать этого тебе нельзя. Иногда я сам себя боюсь.
— Олли, должно быть, был плох. Должно быть, плох до сих пор.
— Он был очень плох, когда приехал в Штаты. Отец делал все, что в его силах. Возил его к психиатру — это очень помогло. Но у Олли всю жизнь были проблемы — с межличностными отношениями, с работой, с наркотиками. Думаю, он до сих пор регулярно посещает психиатра.
— А ты бывал? — спросила Ингилейф.
— У психиатра? Нет. Не было нужды.
— Ну да.
— Я знаю, ты думаешь, что мне нужна помощь в моих проблемах. Но, честно говоря, я рад все это забыть. Я успешно смог прожить двадцать лет, не вспоминая об этом.
— Конечно. Тебя занимает более всего история гибели отца.
— Может быть. Я видел в нем своего спасителя. Он и был моим спасителем. А потом какой-то мерзавец убил его.
Голос Магнуса впервые дрогнул.