7 Петабайт души
Шрифт:
– Думаю, вам стоит это записать в ваш "блог", – я усмехнулся. – А если захотите услышать ещё что-то "хаотичное", вы знаете, где меня найти.
Я немного усмехнулся, склонил голову и, казалось бы, сменил тему:
– Вы говорите об экологии. А это, простите, не садизм?
Она замерла. Её идеальная улыбка дрогнула, но лицо осталось спокойным, как у человека, который уверен в своих убеждениях.
– Садизм? – переспросила она, наклоняясь чуть вперёд. – Я не понимаю. О чём вы?
Я выждал мгновение, чтобы она начала
– Панды. Вы знаете, что это за существа?
– Конечно. Они сохранились благодаря нашей программе реинтеграции. Теперь их численность стабильна. Разве это плохо?
Я улыбнулся, качая головой.
– Панды – это медведи. Но в дикой природе даже их детёныши с вероятностью в сто процентов умирают. Вид сам себя исчерпал. Они не адаптируются. Их пищевые привычки нелепы. Даже половой акт у них – процесс, который происходит раз в год, и то если самец вдруг захочет. Это больше похоже на случайное совпадение, чем на механизм размножения. Разве спасение такого вида – это не садизм?
Она нахмурилась, впервые потеряв свою идеальную уверенность.
– Но они… они же часть экосистемы. У них есть право на жизнь.
– Право? – перебил я, слегка повысив голос, но не слишком резко. – Вы даёте им право? А природа? Она забирает это право, когда вид оказывается нежизнеспособным. Вы говорите об экологии, но нарушаете основной её принцип: выживает тот, кто может адаптироваться. А панды? Они давно перестали быть частью мира. Их существование – это ваш музейный экспонат. Вы сохраняете их ради своих эмоций, а не ради природы.
Она попыталась возразить, но я продолжил, не дав ей вставить слово:
– Вы думаете, вы спасаете их? Вы продлеваете их агонию. И таких видов много. Каждый раз, когда вы вмешиваетесь, вы нарушаете баланс. Вы отнимаете ресурсы у тех, кто мог бы развиваться, процветать. И всё ради чего? Ради вашего комфорта? Ради иллюзии, что вы делаете что-то великое?
Она замолчала, сжав руки. В её глазах мелькнуло что-то человеческое – возможно, сомнение.
– А как по-вашему? – наконец спросила она, голос был уже не таким уверенным. – Мы должны просто позволить им вымереть? Это звучит… жестоко.
– Да, звучит, – кивнул я. – Но природа жестока. Она живёт по своим законам, а вы пытаетесь их переписать. Вы не спасаете природу, вы подчиняете её себе. И в итоге она отомстит вам за это. Знаете, чем? Полным крахом.
Она задумалась. Свет в комнате сменился на более тёплый, как будто атмосфера пыталась сгладить остроту наших слов.
– А вы? – спросила она после паузы. – Вы бы ничего не сделали?
Я пожал плечами.
– Я не говорю, что нужно быть бездушным. Но и переоценивать себя не стоит. Хотите сохранить природу? Учитесь смотреть на неё не как на собственность. Учитесь принимать её такой, какая она есть. Даже если это означает, что панды исчезнут.
Она долго молчала.
– Вы сложный человек, Геннадий.
Я усмехнулся.
– Нет, я просто живой.
Она долго молчала, перебирая пальцами край кресла. Свет вокруг нас стал приглушённее, словно отражая её растерянность. А потом она вдруг сменил тему, словно пытаясь уйти от неловкости.
– Ладно, – сказала она, чуть вздохнув. – Расскажите, как жил человек раньше. Я имею в виду… вы. В ваше время. Без всей этой уверенности, что у нас есть теперь.
Я прищурился и слегка наклонил голову.
– Вы действительно хотите знать? – в голосе звучал явный намёк на подкол. – Или это просто вопрос, чтобы заполнить паузу?
Она опустила глаза, чуть нервно улыбнувшись.
– Ну… мне правда интересно. Понимаете, это для моего блога. Люди хотят знать, как это было – жить в мире, где всё было таким… хаотичным.
– Хаотичным? – я улыбнулся шире. – Скажем так, вы не первый «репортёр», который пытается взять у меня интервью. Но с таким нервным подходом – далеко не уйдёшь.
Её лицо слегка порозовело, и она быстро подняла взгляд.
– Я не нервничаю! – сказала она чуть резче, чем хотела. – Просто… я хочу сделать это правильно. Это важно.
Я рассмеялся, не слишком громко, но достаточно, чтобы она заметила.
– Правильно? Если бы вы были настоящим репортёром моего времени, вас бы просто затоптали. Тогда никто не думал о «правильном». Они думали, как вырвать информацию, как добраться до сути. А у вас – у вас это выглядит, как школьный проект. Не обижайтесь, но вы так себе блогер.
Она нахмурилась, выпрямившись в кресле. В её взгляде появилось что-то похожее на вызов.
– Хорошо, – сказала она, складывая руки на груди. – Если вы такой знаток, расскажите мне. Каково это было – жить с этой… неуверенностью? Когда ничего нельзя было предсказать. Когда каждое решение могло стать последним?
Я перестал улыбаться. Её слова задели что-то в моей памяти. Я на мгновение отвёл взгляд, а потом снова посмотрел на неё.
– Жить с неуверенностью? Это было страшно. Каждый день был как прыжок в неизвестность. Ты не знал, что ждёт тебя завтра. Но именно это делало жизнь настоящей. Каждый выбор был важен. Каждое мгновение имело значение.
Я сделал паузу, а потом добавил:
– И, знаете, может быть, именно поэтому мы чувствовали так много. Потому что неуверенность – это двигатель эмоций. А у вас… – я оглядел её задумчиво, – у вас всё предсказуемо. Всё просчитано. Вы не живёте, вы просто существуете.
Она выглядела ошеломлённой, но всё же собрала себя.
– Это звучит… тяжело, – сказала она после паузы. – Неужели это стоило того?
Я кивнул.
– Стоило. Потому что каждый момент был моим. А не результатом чьего-то алгоритма.