730 дней в сапогах, или Армия как она есть

Примост Валерий Юрьевич

ЗАКОНЫ АРМЕЙСКОГО БЫТА

Мы учили эти законы сразу и без экивоков. Мы выхаркивали их с кровью на утренних осмотрах, их вбивали в нас с приказами "Фанера, к осмотру!", они зведчатыми отпечатками солдатской бляхи запечатлелись на наших задницах. Итак, вот несколько принципов, которые нужно знать, чтобы нормально жить и достаточно высоко котироваться в армии:

1. Никогда ни для кого ничего не делай, если он может сделать это сам.

2. Всегда отвечай ударом на удар. Если видишь, что это необходимо, - бей первым.

3. Никогда не показывай нерешительности или боязни.

4. Не доверяй офицерам. Им твои проблемы до задницы.

5. Никому не жалуйся и не лги.

6. Всегда делай лишь ту работу, которую не погнушался бы, с твоей точки зрения, сделать самый уважаемый в роте солдат.

7. Будь себе на уме.

8. Знай свою службу, свои права и обязанности лучше командиров.

9. Будь всегда чист, глажен, брит и надраен до блеска. В армии встречают по одежке.

10. Не "прогибайся". Где возможно - "вальтуй".

11. Никогда не ешь в одиночку или спрятавшись. Не ешь из грязной посуды.

12. Не подбирай объедков и никогда не показывай, что ты голоден.

13. Не ищи легкой службы. Отслужив легко, ты не достоин уважения.

14. Никому не верь. "Добрым" сразу бей в балабас. Все западло в роте - от них.

15. Не бойся крови. Если ты в первой же схватке проломишь голову табуреткой - к тебе будут относится гараздо осторожнее.

16. Забудь все интеллегентские штучи. В армии вежливость - признак слабости.

17. Не унижай слабых, иначе в глазах сильных потеряешь лицо.

18. Не лезь на рожон. Будь спокое и выдержан, ведь запасного черепа у тебя нет.

19. Дай всем понять, что у тебя нет слабых мест.

20. И последнее. Когда надо, будь таким, как все. На таких, как все, бочек не катят.

О "СТЕРЖНЕ" И ЕГО ОТСУТСТВИИ

Наличие или отсутствие "стержня" - основной принцип, по которому происходит градация людей в армии. Что такое "стержень", в двух словах не объяснишь, как не объяснишь в двух словах, что такое "ЧМО". Но упрощенно "стержень" - это армейский эквивалент чувства собственного достоинства. Если "стержень" есть - ты "бурый" или "похуист", если проблематичен - ты "середняк", если отсутствует - ты "чмо". Еще более упрощенное казарменное определение "стержня" таково: в тебе есть "стержень", если никто не может заставить тебя делать то, что ты делать не хочешь. По этому признаку люди делятся достаточно жестко. И каждый разряд живет так, как не способен жить его антипод. Бурый не способен вкалывать так, как вкалывает чмо, таким дерьмом питаться, так мало спать, существовать в таких ужасных условиях, быть гонимым, молча сносить удары. Чмо же не способно драться "не щадя живота своего", нагло добиваться того, что ему не пренадлежит, быть упрямым, злопамятным и жестоким. И так далее. Но давайте по-порядку. Бурые. В основном, тупоголовы,

бесшабашны, мстительны. Так называемые "рубаха-парни". Завоеванное ими привелегированное положение ценно для них даже не избавлением от грязной работы и унижением, а приобретением власти над слабым. О, покомандовать, поиздеваться над кем-то - для них высший кайф. Особенно любят "дрочить" интеллигентов (рядом с интеллигентами бурых мучает острое чувство собственной неполноценности; угнетая интеллигентов, чувствуя свою над ними власть, бурые это чувство глушат). Свои служебные обязанности почти всегда знают четко. Но дальше параграфов идут редко. Жесткими приказами от них ничего не добиться - чихать они на них хотели. Лучше всего поставить их в пример духам. Тогда бурые из кожи вон будут лезть, подсознательно доказывая себе свое над духами превосходство, а, значит, и право ими командывать. Из бурых командиры обычно набирают старшин и сержантов, и те с энтузиазмом берутся за дело, подхлестываемые все той же уездной жаждой власти. Многие из них потом становятся "сверчками" и прапорщиками. Похуисты. На мой взгляд, самые приятные из солдат. На "священный долг по защите" плевать хотели, так как прекрасно понимают, что вся эта ура-патриотическая трескотня - для толпы у подножья трибун. (Впрочем, в армии вообще мало кто задумывается о том, что они все там делают, а если кто и задумывается, то наверняка имеет на этот счет мнение, весьма отличающееся от официального.) Но службу несут отменно, во-первых, зная, что чем лучше они будут выполнять свои обязанности, тем реже их будут дергать, а, во-вторых, из самоуважения. Самая цивилизованная часть солдат. На политические темы предпочитают не рассуждать (у бурых на это не хватает мозгов, у середняков времени, у чмырей - здоровья), лишь иногда позволяют себе задать несколько каверзных вопросов замполиту. От власти над кем-то не получают никакого удовольствия, мало того - она их тяготит. Не только не издеваются на чмырями, но даже пытаются говорить с ними как с нормальными людьми. Выслуживаться не любят, к высшим чинам почтения не испытывают, поэтому среди сержантов и старшин их почти нет. Относятся к двум годам службы, как к досадной задержке, поэтому зачастую плевать хотели на кантики, рантики, стрелочки, угол изгиба блях и какард, дембельские альбомы и блокноты и прочую муру, от которой без ума бурые. С сослуживцами, не похуистами, общаются мало и только по необходимости. Припахивают только в самом крайнем случае. Середняки. Ни рыба, ни мясо. Иногда угнетаются бурыми. Похуисты их просто не замечают. Зато сами середняки любят прикрикнуть на чмырей. Грязную работу делают только после серьезного сопротивления. Вообще, в армии (как, впрочем, и везде) их подавляющее большинство. У умного ротного дальше "мослов" (младших сержантов) не дослуживаются. Они всегда в середине. Вот и все, что о них можно сказать. Чмыри (ед. число "чмо" - человек, морально опущенный). Самые несчастные и убогие в СА существа. Протоплазма, утратившая всякий человеческий облик. Понятие "чмо" ("чухан", "чмырь", "чушок") настолько многогранно, что, не служившему в армии читателю, наверняка будет весьма сложно представить себе этот "героический" облик. Поэтому сейчас я попытаюсь нарисовать приблизительный портрет "классического" чмыря из ЗабВО второй половины 80-х. Небрит, немыт, подшит черной от грязи подшивой двухмесячной давности, зарос паршой до самых глаз, хэбэ или пэша черным - черно и размеров на пять больше, чем надо (равно, как и сапоги), руки покрылись черной коркой, вшей столько, что брось нательную рубаху на пол - она убегает, соплив, вонюч, в карманах посточнно какие-то объедки, всего "шугается", смотрит заискивающе, после первого же тычка валится на пол и плачет, шапка тоже гораздо больше чем надо, с пришитой какардой и неприменно обгорелая (ночью в печке огонь поддерживал, закимарил, вот и прислонился). Но, несмотря на столь неприглядный вид, чмо способно на многое. Дело в том, что от постоянных побоев, притеснений, издевательств у чмырей прекращается высшая нервная деятельность. Их чувства отключаются. Они не ощущают боли и холода, ничего не соображают и почти разучиваются говорить (то есть отбрасывают то, что функционально оказалось им ненужным). Так, подчиненный моего приятеля Кости К. рядовой Б. мог совершенно спокойно, даже не меняясь в лице, часами копаться в обледенелом движке заглохшего "УРАЛа" голыми руками при сорокаградусном морозе. Иногда Костя дубасил его гаечным ключем. Наплевать. У того даже следов на теле не оставалось, а глаза во время этой процедуры сохраняли свою стеклянно-равнодушную пустоту. Б. стоял, покачиваясь на изуродованых "забайкалками" ногах, и скучным голосом конючил: "Ну, Костя, ну, не надо..." Или вот другой случай. Однажды замой, на учениях, ребята из соседнего взвода залезли в бэтээр план дуть и на броню посадили "на восар" одного своего молодого. Парень заснул (при сорока пяти градусах мороза!), и рука его примерзла к броне (!). Так вот, он, не меняясь в лице, оторвал ее с кровью и мясом от металла, когда из люка полезли сослуживцы. И еще. Наличие "стержня" далеко не всегда совпадает в человеке с наличием мощных мышц или знанием, скажем, каратэ. Главное - не физические данные, а злость и решительность. Покажи противнику, что ему тебя не сломать, и он в следующий раз даже пробовать не будет, несмотря на свое физическое превосходство. Вот что такое "стержень".

СЕКС

В армии, как и везде, половые сношения бывают гетеросексуальные и гомосексуальные. Гетеросексуальные половые сношения чаще всего имеют место между солдатами и наиболее непривлекательными женщинами-военнослужащими или представительницами местного населения: солдаты изголодались по женской ласке и весьма неприхотливы, потому "непопулярные" женщины охотно этим пользуются и живут последовательно с каждым очередным призывом. Интимная часть этих взаимоотношений такая же, как и у гражданских людей, и единственно различимое различие состоит в том, что здесь ночевать к даме порой ходият целым взводом. Во время учений частенько не везет молоденьким (и не очень) жительницам кочевых становий. Если к кому-нибудь из солдат приезжает девушка или жена, на нее обычно ходят смотреть всем батальоном, и даже офицеры нет-нет, да и бросают недвусмысленные взгляды. Вообще отношении к женщинам у солдат очень неоднозначное. С одной стороны, в армейской среде принято говорить о подругах в пренебрежительном, плевательском тоне. Кроме того, солдата мучает вечный сексуальный голод, и поэтому в сексе солдат ненасытен и весьма неразборчив. С другой стороны, солдаты терпеливо ждут писем от своих подруг, и полученные письма с сообщением, что его любимая выходит замуж за другого, частенько заставляют солдата совершать множество глупостей (вплоть до самоубийства). И когда к солдату приезжает подруга или жена (впрочем, как и мать и отец), все вокруг, даже если этот солдат находился в низкой казарменной иерархии, становятся к нему очень дружелюбны, стараются не унижать и не гонять его, чтобы не опозорить в глазах близких ему людей. Его даже - вещь небывалая - в этот короткий период времени называют по имени. Странно, как в солдатах жестокость и черствость уживаются счеловечностью. Однажды к одному нашему духу, Косте С., приехала невеста. Косте дали увольнительную на три дня. Он, обычно столь гонимый, был вызван из туалета, где наводил порядок, и получил разрешение идти в город. Но сам собраться и привести в порядок не мог из-за присущей духам беспомощности. Так вот, к невесте его собирала вся рота. Он был грязен - доброхоты посадили его в ванну и омыли одежными щетками (по-другому он не отмывался). Он был вшив - ему дали новенькое нижнее белье (солдаты считают "в падлу" ходить к женщине в армейском нательном белье, пусть и новое; старослужащие вообще предпочитают носить трусы и майку, причем явно гражданские): трусы, майку и носки из своих запасов на дембель. У него "стремные" парадка, шапка и шинель -ребята одолжили ему свое, кто что - все дембельское высшего сорта. Все стали необычайно щепетильными: когда кто-то заикнулся, мол "на всех нас невесту обеспечь", на него зашикали и проводили Костю самыми добрыми пожеланиями. Когда он вернулся его тут же переодели в грязные и вшивые его обноски, дали по морде, чтобы быстрее в службу входил, и отправили работать дальше. Старослужащие, иными словами, прекрасно понимают, насколько тяжело близким духа видеть его в униженном состоянии и (не звери же, в самом деле) совершенно искренне пытаются как-то скрасить это тягостное впечатление, успокоить родственника духа, когда в том есть необходимость. Хотя не все. Есть такие козлы, которым все "от винта". Теперь об отношениях гомосексуальных. Они процветают, в основном, на губе с легкой руки наших восточных братьев, в большинстве своем отличающихся ярко выраженной бисексуальностью. Опускают на губе (и не только там) чмырей за какие-нибудь провинности или просто от скуки. Как правило, функции парашника и педераста совмещаются в одном лице. Нельзя не подивится выдержке тех, кто опускает: парашник обычно столь грязен и вонюч, что и стоять рядом не сладко. Да и о после актовой гигиене на губе не позаботишься. Как только человек становится "профессиональным" педерастом, находиться с ним рядом вообще нельзя: у педерастов от постоянного жесткого воздействия "разбиваются" мышцы заднего прохода и происходит недержание кала. Для педераста достаточно резкого движения или просто напряжения мышц, чтобы оделять пребывание, присутствующих в одном помещении с собой попросту невозможным. В ротах, где люди принуждены жить бок о бок срок, значительно большой, чем срок пребывания на гауптвахте, педерастов рядом с собой терпеть гораздо труднее. Потому в ротах в основном предпочитают иной вид "любви". Среди солдат "инструменты" этого вида называются "защеканцами" (от слова "щека"). В нашем батальоне тоже был такой защеканец по кличке "Койот". Вообще-то, желающие обычно скрывались с ним в укромных местах. Но однажды его оприходовали вчетвером прямо в центре расположения. Жуткое зрелище. Кто же становится такими "любимцами"? Люди мягкие, слабые, неспособные за себя постоять. Частенько - интеллигенты. Все очень просто делается: шинель на голову, чтобы криков не было и чтоб не кусался, голову один джигит зажимает между ног, еще двое - трое по флангам и "форвард" - по центру. Первая шайба - его. Помню у нас в части даже присказка ходила, которой педерастов успокаивали" "В первый раз - не в падлу Во второй - не в первый, В третий - вжик, вжик и опять мужик"

ДОСУГ

В свое время Олег Басилашвилли сказал, что на каждого советского человека из отпущенных на культуру средств, приходится по три копейки. Не густо. Впрочем, мы в армии не имели и этого. Культура и наша армия - понятия совершенно несовместимые. Так же не возможно совместить самосознание солдата как унитарного патрона в обойме и самосознание человека, имеющего национальность. Помню, когда нас, свеженьких духов, везли на грузовике со станции в часть, мы пели украинские народные песни, и знакомые с детства слова и ноты были некими психологическими рессорами, смягчавшими для нас восприятие суровых армейских реалей. Когда мы хотели, чтобы сержанты нас не поняли, то говорили между собой по-украински и были рады, что, кроме общего с сержантами мира, есть только наш, национальный мир, воздухом которого мы можем дышать в армейском аду. Однажды мы пошли в самоволку и в горсаду совершенно случайно услышали по радио песню "Несе Галя воду". Боже мой, это было как поцелуй матери! Мы плакади как дети. Но человек в армии быстро перестает быть украинцем, узбеком или армянином. Официально он именуется "советский солдат", а неофициально превращается в "хохла", "чурку" или "ару". Пусть люди помнят родной язык. Армия нивелирует, смешивает всех в итернациональный венигрет: для того, чтобы пулемет стрелял, патроны должны быть одного калибра. И уже через год службы национальное самосознание человека выражается только в одном - в ненависти к представителям другой народности. Да и кто будет помнить о своей национальности, когда вокруг - прозрачные стеклянные стены, и каждый день надо драться за свою жизнь! И именно тогда, когда нужно напомнить озверевшему существу в хэбэшке и сапогах, что он еще человек, рахитичная армейская жизнь ставит еще одну подножку человечности и национальному самосознанию солдат. Наша обычная культурная программа состояла из просмотра аэробики утром и программы "Время" иногда вечером, походов в городскую баню и самоволок. Один раз за всю службу нас водили в кино на жуткий фильм о председателе колхоза -миллионере. По воскресеньям мы смотрели "В гостях у сказки" (так в армии называют программу "Служу Советскому Союзу"), два раза в неделю удовлетворенно дремали на политинформациях и время от времени (наверное,, как следствие тихого помешательства на почве наркомании) по вечерам качались в спортуголке (один таджик на моих глазах докачался: влез по "обкурке" на турник, сорвался и - в "ящик"). Библиотеки у нас в корпусе отродясь не было, а гитары долго в ротах не выживали, становясь жертвами страшного пристрастия политработников к разламыванию музыкальных инструментов. (Вероятно, по мнению политработников, гитары подрывали боеготовность советских воинов). Что было делать людям, у которых из расслабляющих факторов остались только план и спиртное? Что было делать людям, которые служили так далеко от своей родины и чье национальное и личное достоинство не только не щадилось, но еще и глушилось казарменной уравниловкой на каждом шагу? Украинцы, прибалтийцы, кавказцы прекрасно понимали всю бесполезность своего пребывания в Забайкалье для обороны своей Родины, ибо как можно оборонять Украину или Грузию на границе с Монголией и Китаем? Чувство, что они защищают Родину, было только у русских (многие из них - прекрасные ребята, но во всех очень странно проявляется всосанный с молоком матери бытовой великодержавный шовинизм: они считают своей Родиной всю территорию Советского Союза и просто не понимают тяги других наций к самостоятельному существованию).

ОФИЦЕРЫ

Именно с третьего полугодия службы начинают в прямом смысле слова общаться с офицерами. Ибо в первый год информация истекает сверху вниз, от офицера к солдату, а снизу надлежит односложно рявкать: "Есть! Так точно!" А вот с третьего полугодия, с "котловства", солдаты начинают с офицерами трепаться "за жизнь", курить, пить, ходить в "увалы" и бить друг другу морды. Словом, "общаться". Как уже говорилось, офицеры, как и солдаты, бывают бурые и чмыри. И, как и солдаты, бурые чмырей гоняют, припахивают и бьют, если что. Ну, конечно, припахивают не туалет мыть. Роту построить, занятия провести, сбегать куда-нибудь и т.д. И разница в званиях сказывается далеко

не всегда. Чмырных офицеров и солдаты частенько бьют. Вот был у нас случай. Рота в карауле стояла, и в караулку к нам в гости зашел дембель К. с невестой. Начкар (наш взводный) сразу рот раскрыл: "Чего шлюху сюда эту приволок?" Естественно, тот ему - сразу в балабас. Взводный (с синяком во всю щеку) - бегом к ротному. А тот ему: "Если права качаешь, так сам за себя постоять умей. А если не умеешь, то и варежку не распахивай!" А поскольку сам был маленько принявший, то еще и от себя взводному залепил. Частенько среди бурых офицеров бывают "заскоки". В соседней роте был такой заскок, лейтенант Б. Так вот, он был "стрелок". Повсюду таскал свой ПМ и лупил из него везде, где можно и где нельзя. Однажды в окошке продсклада увидел мышь. Что тут началось! Всех из склада повыгонял и полчаса там с мышами перестреливался. И еще любил ворваться в роту, подбежать к стоящему на тумбе дневальному и, приставив к его виску взведенный ПМ, требовать рапорт о том, как проходил наряд. Еще был у нас заместитель командира бригады по тылу подполковник В. по кличке "Бугай" или "Бычара". Грузный, краснокожий и дубовый до самозабвения. Любимое дело - напиться, обмочиться и валяться в коридорах штаба тыла, развлекая присутствующих. Домой его приходилось волочь писарям, и они компенсировали это тем, что роняли его в каждую лужу. Или вот комбриг "развлекался" - строил на плацу всю бригаду, командывал офицерам и прапорщикам шаг вперед, приказывал снять правый сапог и носок и лично проверял "помывку ног и подстрижку ногтей", Мироощущение этих людей всегда было для меня тайной за семью печатями. Ведь они тоже что-то чувствуют, видят, пытаются думать... А уж если офицер на тебя за что-то зуб заимел, то это все. Либо он тебя посадит или задрочит, либо ты его хлопнешь. Вообще, офицеры очень похожи на солдат. Среди них тоже есть бурые, похуисты, середняки и чмыри. Бурые - этакие "лихие служаки" - без ума от уставных команд громовым голосом, от построений, смотров и шмонов. Из них обычно выходят старшие офицеры и генералы, и тогда мы поражаемся их непроходимой тупости. Похуисты - лучшие из офицеров. Те немногие нормальные, душевные, относящиеся к солдатам как к людям офицеры, которых я знал, были из похуистов. Ну, середняки - они и в Африке середняки. Никакие. А вот чмыри... Подвид офицеров - чмырей смыкается с подвидом офицеров - идейных. О, это худшие из офицеров! Они опаснее для СА, чем все армии НАТО, вместе взятые. Такие фрукты ничерта не умеют, гнилые, стукачи, и страшно любят трескучие фразы о "преимуществе советского образа жизни". Особенно много их среди политработников. Начнись война - их перестреляют свои же. Хотя какие они солдатам "свои"? За всю службу мне повстречался только один душевный политработник - старший лейтенант Б., парторг нашего батальона. А остальные... Меня еще в армии строго интересовало, зачем держать в войсках такую ораву высокооплачиваемых дормоедов, которые ничерта не делают, ни за что не отвечают, на нужды солдат плевать хотели и следят только за тем, ни ляпнул ли ты где-нибудь какую-нибудь "антисоветчину", чтобы тут же направить тебя через политотдел прямиком к особистам. Вообще-то, подавляющее большинство офицеров относятся к солдатам даже не плохо, а никак. Им плевать, что солдат ел, как он спал, во что он одет, отдохнул ли, здоров ли. О каком "индивидуальном подходе" может идти речь в СА? Побойтесь Бога, граждане идеологи! Офицеру (особенно политработнику) ничего не стоит публично оскорбить, оболгать солдата, ударить, избить его (особенно, если тот не может за себя постоять). "Любимый" всеми нами замполит полевого узла связи капитан Н., например, имел "удивительную" привычку, построив роту, сообщать солдатам, что они, дескать, "чмыри", "ублюдки", "скоты" и прочее. Офицеров, конечно, можно понять. Их воспитали в гадливом отношении к солдату как к ездовой собаке, которая должна "бесприкословно, не щадя крови и самой жизни", "шуршать". И вообще, как любил говаривать наш замполит: "Вы не люди, а солдаты!" А у солдата нет порой никакой возможности защищать, отстаивать свои права. Если он попробует подать рапорт о злоупотреблениях, скажем ротного, дальше, комбригу или комбату, то в роте он будет объявлен "стукачем" со всеми вытекающими отсюда последствиями, а высшее начальство воспринимает его как "нерадивого солдата, нарушающего субординацию и оговаривающего примерного офицера, чтобы прикрыть свои собственные недочеты по службе". И тогда хоть вешайся. "Начальник всегда прав!" Исходя из этого, офицерам иногда кажется вполне нормальным то, что на учениях они живут в добротных палатках с деревянным настилом и спят на кровати с матрасами и постельными принадлежностями, а то время как солдаты прозябают в двухместных, вырытых в земле "могилах", прикрытых сверху плащ-палатками. И когда идет дождь, офицеры сидят в палатках, свесив ноги с кроватей, и, прихлебывая пиво, наблюдают, как солдаты вычерпывают воду из своих "могил". Я все готов понять. Я готов понять, что офицеры и их семьи живут в ужасных условиях (я сам видел, как одна семья целую зиму жила в квартире с неработающим отоплением и канализационной системой: жена и двое маленьких детей, натянув на себя всю теплую одежду, целыми днями сидели на кухне у "буржуйки"), что есть в городке нечего (даже хлеб привозят раз в два дня, притом в ограниченном количестве), что офицерским женам в такой глуши не устроиться... Но я не понимаю, почему все это должно отражаться на солдатах? Почему они должны делать ремонты офицерских квартир, заготавливать начальству дрова, чинить водопровод и сантехнику, словом, шуршать? Почему офицеры, отправляясь на учения, свой, выданный для учений паек оставляют дома, а питаются в поле из солдатского котла, причем весьма обильно, а солдаты из-за этого недоедают? Я готов понять все тяготы и сложности жизни офицеров и их жен и даже не хочу напоминать, что, в общем-то, и те, и другие сами себе жизнь выбрали, никто их в армию взашей не гнал. Ладно. Я готов понять все. Им, право, слово, не сладко. Но зачем солдата-то объедать? Они и так не всегда досыта едят. И вы, вольнонаемные, служащие, продавщицы военторга, потрудитесь, свое хамство и пренебрежение оставить друг для друга, а на солдат его не выплескивать: они и так два года в недочеловеках ходят, чтобы вы спокойно спали за их мальчишескими спинами.

САМОВОЛКИ

Раз уж мы заговорили об "общении" старослужащих и офицеров, не упомянуть о самоволках просто нельзя. В армии казарменного типа, постоенной на основе всеобщей воинской повинности, без самоволок не обойдешься. Даже если организуешь в пределах части видеосалон, кафе и бордель. Потому что в большинстве случаев солдаты бегают в самоволки не поразвлечься, а хлебнуть сладкого воздуха свободы. Попав в армию и получив вместо какого - никакого комплекта гражданских свобод почти тюремную замкнутость существования, солдаты только и думают о зазаборном мире, с нервной дрожью выглядывают в непреодолимый зазор КПП и с плохо скрытым волнением чуть ли не обнюхивают счастливых обладателей увольнительных билетов ("увольняшек"). Естественно, что когда военнослужащие получают некоторую толику личной свободы, их уже не остановить. Они словно с цепи срываются. Итак, о самоволках. Они бывают двух видов: "на ура" и "умные". Самоволка "на ура" проста и незатейлива, как мысли прапорщика: солдат, в чем стоял (хэбэ или комбез, сапоги, пилотка), мотанул через забор и, прячась от патрулей и офицеров, направился туда, куда ему нужно. Так опрометчиво ведут себя люди не опытные или те, у кого нет другого выхода. Основная часть старослужащих предпочитают "умную" самоволку. Заранее, у знакомого писаря, выправляется "увольняшка", солдат надевает парадку и спокойно идет через КПП в город. Или у приятеля-каптера хранится гражданская одежда. "Самовольщик" переодевается в нее, махает через забор и опять же - в город. Солдат, идущий в "умную" самоволку, должен опасаться только знакомых офицеров и потому чувствует себя гораздо более уверенно. Есть еще один способ, который и самоволкой-то назвать трудно. Солдат просто просит (выменивает или "выциганивает" другим способом) у офицера "увольняшку" и выходит за ворота части уже на совершенно законных основаниях. Существуют, однако, и не входящие в эту классификацию способы. Так, например, наш каптер Алико К. обажал ходить в самоволку в лейтенантском мундире. Гораздо проще вырываться за КПП водителям командирских машин. Сел да поехал, куда тебе надо. Ваишники только честь отдают на перекрестках. Цели самоволок могут быть асолютно различными - от "прорыва" на почту, чтобы лично послать домой телеграмму, с просьбой о скорейшей выселке денег, до визита к некоей весьма близко знакомой даме, Самоволки бывают дневные и ночные. Естественно, ночные - строго к "бабам-с". В пяти километрах от наших казарм находились общежития швейной фабрики. Каждую ночь туда двигалась достаточно многочисленная процессия, которая каждое утро к подъему той же дорогой возвращалась обратно.

О ЧАСТИЧНОМ ОПРАВДАНИИ ДЕДОВЩИНЫ

Дедовщина, естественно, - страшная беда для нашей армии. Но самое страшное то, что в нынешнем своем виде ВС России не могут без нее существовать. Давайте по порядку. Старший более опытный всегда учил и будет учить молодого. И на заводе, и в поле, и в армии. Это закон жизни. Другое дело, что это обучение принимает в РА такие уродливые формы. Почему? Низкий культурный и профессиональный уровень личного состава, позиция офицеров, разболтанность и безответственность всей структуры ВС... Командир просто не может обойтись без "старшего деда", который держит весь состав в ежовых рукавицах. Пример? Пожалуйста. Допустим, попал в роту некий рядовой Пупкин первого периода службы. Вызывает его ротный и говорит: - Товарищ солдат! Даю вам две недели сроку на изучение и освоение станции тропосферной связи Р-412.
– Есть!
– бодро отвечает рядовой Пупкин и с энтузиазмом отправляется натирать полы или копать траншеи под кабеля ( ведь от повседневной работы его никто не освобождал!). А вечером даже письмо домой написать нету сил, не то, что познавать тонкости работы на вышеозначенной станции. Через две недели снова вызывает Пупкина ротный: - Освоили, товарищ солдат? А тот не в зуб ногой.
– Ладно, даю вам еще две недели. И история заходит на второй круг. Что делать ротному? От работы Пупкина освобождать, чтобы станцию изучил? Так это ж всех духов для изучения закрепленной за ними техники от работ освобождать надо. А кто службу тащить будет? Наказать? Но как? Пару нарядов вне очереди дать? Но во первых иные подразделения и так через день в наряды ходят, чаще уж не поставишь; во-вторых, если рота, скажем, в караулы ходит, то Пупкина нашего туда не запихнешь - духов в караул ставить не положено, а в-третьих, если поставишь все же в наряд, то ясно, что означенный Пупкин тем более станцию не выучит. На губу сажать? Ну, на губе не так уж плохо: нарядов нет, учений нет, ночные построения - только тогда, когда у начгуба с женой проблемы, кормят лучше, чем в части, спорта и муштры нет тоже, а к грязной работе духи привычны. Кроме того, на губу из-за такой мелочевки Пупкина просто не возьмут - там и так народу вдвое против нормы сидит. (Читатель может спросить: а как же с духом-бунтарем? На него ведь нашли управу? В том-то и дело, что в первом случае мы видели откровенный бунт, подрывание основ. А в случае с Пупкиным - лень, нерадивость. Значит, и спрос разный. Офицер и заниматься-то лично с таким вальтом не станет. Сразу даст команду одному из стариков - и все.) А что до дедовшины, то, как мы видим, без этого цемента армии такого типа, как наша, не обойтись. Хотя, знаете, мне приходилось слышать о частях, где дедовщины нет. Но сам я таких никогда не видел. Учебки? Да, дедовщины в обычном смысле там нет. Функции "старшего деда" там на себя взяли сержанты и больше гоняют по Уставу, чем "по-простому". Образцово-показательные части, типа Читинско-Брежневского полка? Так это ж под боком у самого высокого начальства. На то этот полк и образцово-показательный. Там дедовщиной офицеры занимаются. Найдет этакий "товарищь капитан" окурок в расположении - роту в ружье, полную боевую выкладку навесили и понесли окурок на плащ-палатке бегом за десять километров "хоронить" (причем, примерно в яме 2х2х2 м). Или недостаточно быстро выполнили команду "Газы!"- И дружно вырыли в наказание окопчик "для стрельбы стоя с лошади". Власть над бесправными развращает. И все равно, кто командует - дед, сержант или офицер. Суть от этого не меняется. Кстати в погранвойсках КГБ дедовщины практически нет. Я это объясняю следующим образом: во-первых, хозяин потолковей, повластней - поэтому и порядка больше; во-вторых, погранцы заняты реальным делом - они на боевом посту; в-третьих, контингент получше, цивилизованней - поэтому и атмосфера почище. Да и, думаю, начальство там свое муштрой берет.

СТОЛОВАЯ

Столовая в армии - это своего рода храм. Но, если для старослужащих - это храм пресыщенности, то для молодых - это обитель воздержания. Среди непосвященных бытует мнение, будто молодые в армии худеют от того, что их здорово гоняют. Совсем нет. Они худеют потому, что очень мало едят. Только в армии по-настоящему понял, почему собака - "друг человека". Когда дерьмо столовское поперек горла становится и окончательно умирает надежда подстрелить на голых сопках какую-нибудь дикую сволочь, то вспоминаешь о собаке. Обычно их ловили по подворотням и откармливали к какому-нибудь празднику. Лучше всего на вкус молодая, еще не ощенившаяся сука. Мясо у нее нежное, как телятина. Когда наступал праздник, то собаку забивали и, в зависимости от национальной принадлежности ротного большинства, приготовляли из нее нилав, шашлыки, жаркое или что-нибудь еще. Солдаты шутили, что в темноте деревню очень просто отличить от военного городка: в деревне лают собаки, а в городке орут обнаглевшие без собак кошки. Помню, накормили нас на Новый Год вкуснейшим жареным мясом. Мы, отвыкшие от такой роскоши, просто полегли костьми. А потом нам показали собачьи головы. Еле-еле отошли. Ну а потом привыкли - в армии человек быстро ко всему привыкает. В армии существуют определенные законы, касающиеся приема пищи и ее хранения. Не принято есть в одиночку, спрятавшись, или, например, на выходе из столовой. Неприлично выказывать голод и жадность. Вообще, "западло" за кем-то доедать, подбирать объедки, воровать и выпрашивать пищу, таскать ее - скажем, хлеб или сахар - в карманах. Если в этом будет уличен уважаемый дед - он в значительной степени потеряет свое лицо. Если же дух или торчок - он будет объявлен голодняком и наказан следующим образом: его посадят за стол и насильно заставят съесть целый бачок каши, заесть его буханкой армейского хлеба и запить чайником гадостного подгоревшего киселя. Если, съев все это, молодой "не донесет" до туалета, он будет опущен окончательно. Вообще страшно видеть, что голод может делать с людьми. Я видел, как духи слонялись вокруг кухни выпрашивали объедки, я видел, как двое дрались из-за "параши". Однажды в госпитале я видел, как какой-то молодой, якут или бурят, мыл пол тряпкой, стоя на четвереньках и жуя кусок хлеба. Как только кто-то шел по коридору, поломойщик прятал хлеб под тряпку и продолжал водить ею по полу. Когда человек проходил, бедолага снова доставал свой хлеб. Старослужащие предпочитают не питаться в столовой. Они чувствуют себя такими значительными, что им претит столовская уравниловка. И дерьмовая столовая пища им тоже претит. Обычно два или три старослужащих, собравшись мирно и степенно принять пищу, посылают парочку смекалистых молодых прошвырнуться по огородам местных жителей. Полученная таким образом картошка молодыми же и чистится, а затем несется в кочегарку, где жарится (на жиру или сале) с помощью паяльной лампы. Одновременно еще один молодой летит к кладовщику продсклада ("Гасан! Фикса и Шанхай просили пару-тройку консервов дать и завтра приглашали на план в гости!"). Еще один гоней метется в хлеборезку и один - в столовую, за мясом или рыбой. Буквально через час лукулловский обед обеспечен.