7том. Восстание ангелов. Маленький Пьер. Жизнь в цвету. Новеллы. Рабле
Шрифт:
Грангузье согласился произвести этот опыт. Эвдемон, держа шляпу в руках, устремив на Гаргантюа свой честный и уверенный взгляд и раскрыв румяные уста, с юношеской скромностью принялся его славить; воздав ему достойную и высокую хвалу, он предоставил себя в его полное распоряжение. Вся эта речь была произнесена внятно и громогласно на прекрасном латинском языке и сопровождалась подобающими движениями. Гаргантюа же вместо ответа заревел, как корова, и уткнулся носом в шляпу. Из него нельзя было вытянуть ни слова.
Этой сцене из старинного романа соответствует исторический факт, имевший место во Франции при Людовике XIV. Их стоит сравнить. Напомню, что юный герцог Беррийский, которого пичкали знаниями какие-нибудь Тубалы Олоферны и Жобелены
523
Сен-Симон Луи де Рувруа (1675–1755), герцог — автор «Мемуаров» о дворе Людовика XIV, регента Филиппа Орлеанского и Людовика XV. Герцог Беррийский — внук Людовика XIV, наследник престола (дофин). Умер в 1713 г.
«Первый председатель приветствовал его светлость герцога Беррийского. С ответной речью должен был выступить наследный принц. Он приподнял шляпу, снова надел ее, взглянул на первого председателя и сказал: „Господин…“ После некоторого молчания он повторил: „Господин…“ Оглядел собравшихся и еще раз повторил: „Господин…“ Повернулся к его светлости герцогу Орлеанскому, сгоравшему, как и он, со стыда, потом к первому председателю и больше не произнес ни звука, так что одно только это слово „господин“ от него и услышали… Наконец первый председатель, поняв, что другого выхода нет, решил прекратить эту мучительную сцену: сделав вид, как будто бы ответная речь произнесена, он снял перед его светлостью герцогом Беррийским шляпу, отвесил ему низкий поклон и сейчас же передал слово представителям короля.
Когда герцог Беррийский возвращался в Версаль, ничего не подозревавшая принцесса Монтобанская выбежала к нему навстречу и, едва завидев его, принялась восхищаться тем, как обворожительно держал он себя в парламенте, и его красноречием. Герцог, багровый от злости, молча слушал ее, а затем, потеряв самообладание, увел Сен-Симона к себе и начал плакать, кричать и жаловаться на короля и на своего наставника.
— Они сделали из меня дурака! — воскликнул он, плача от бешенства. — Они заглушили во мне все природные способности. Меня учили только играть да охотиться, — вот я и вышел оболтусом, болваном, ни к чему не способным и ни на что не годным…»
Обе сцены имеют много общего. И к чести Рабле надо сказать, что сцена Гаргантюа и Эвдемона не менее жива и не менее правдива.
Грангузье, взбешенный тем, что его сына так плохо учили, хотел тут же убить магистра Жобелена. Но так как по натуре он был человек незлобивый, то гнев его скоро утих, и он велел уплатить старому хрену его жалованье, напоить его по-богословски, а затем отправить ко всем чертям.
Когда магистр Жобелен покинул его дом, Грангузье по совету вице-короля поручил воспитание Гаргантюа молодому ученому Понократу, воспитателю этого милого Эвдемона. Лучшего выбора он сделать не мог. Тут же было решено отправить двух юных принцев вместе с Понократом в Париж, дабы они воспользовались преимуществами, какими обладает этот город для всех желающих учиться.
Во время путешествия Гаргантюа вновь приобрел черты преужасного великана из народной сказки. Он ехал на нумидийской кобыле, у которой был такой длинный хвост, что, несколько раз взмахнув им, она валила целый лес. Босская провинция была тогда покрыта лесами. Но стоило нумидийской кобыле отмахнуться от оводов, как Босская провинция мгновенно превратилась в знакомую нам теперь голую равнину.
Далее автор сообщает, что Гаргантюа осмотрел город и что все глазели на него с великим изумлением. Должно заметить, что в Париже живут такие олухи, тупицы и зеваки, что любой фигляр, торговец реликвиями, мул с бубенцами или
Гаргантюа уселся на башни Собора Парижской богоматери. Осмотрев большие колокола, он весьма мелодично в них зазвонил. Тут ему пришло в голову, что они с успехом могли бы заменить бубенцы на шее у его кобылы. И он унес их к себе. Парижане, взволнованные исчезновением колоколов, собрались у Вельской башни и после долгих и шумных споров решили послать к Гаргантюа старейшего и достойнейшего магистра богословского факультета Ианотуса де Брагмардо, дабы вытребовать их обратно.
Магистр Ианотус в сопровождении трех приставов отправился к Гаргантюа. Понократ, увидев их, подумал сначала, что это ряженые, но, узнав, кто они такие и зачем пришли, поспешил предупредить Гаргантюа; тот велел провести их в буфетную, и там они начали выпивать по-богословски. Тем временем Гаргантюа вернул колокола, не уведомив о том магистра Ианотуса, который произнес в буфетной блестящую речь:
— Как бы это было хорошо, если б вы вернули нам колокола, ибо мы испытываем в них крайнюю необходимость… Если вы исполните мою просьбу, то я заработаю десять пядей сосисок и отличные штаны, в которых будет очень удобно моим ногам, в противном же случае пославшие меня окажутся обманщиками… Ах! Ах! Не у всякого есть штаны, — это я хорошо знаю по себе!
К этому аргументу он присоединил другие, более общего характера:
— Город без колоколов — все равно что слепец без клюки, осел без пахвей, корова без бубенчиков… и т. д.
Речь эта вызвала дружный хохот присутствующих, причем громче всех хохотал сам магистр Ианотус. Поистине блаженны чистые сердцем: все им доставляет радость. Гаргантюа велел дать блестящему оратору дров, вина, перину, миску и семь локтей черного сукна на штаны. После этого магистр Ианотус отправился в университет требовать обещанного вознаграждения. Но ему было в этом отказано на том основании, что он уже все получил.
Понократ, представлявший собой превосходного воспитателя, прежде всего заставил своего ученика забыть все, чему его научили старые сорбоннисты Тубал Олоферн и Жобелен Бриде. Для этого он дал ему чемерицы. Затем он составил план занятий таким образом, что тот не терял зря ни часу. Гаргантюа вставал в четыре часа утра. В то время как его растирали, юный паж читал ему Священное писание. Пока он занимался туалетом, наставник разъяснял ему непонятные и трудные места в ранее прочитанном. Затем они наблюдали, в каком состоянии находится небесная сфера, и определяли, под каким знаком зодиака восходит сегодня солнце и под каким — луна. После этого Гаргантюа одевали, причесывали, наряжали, опрыскивали духами и повторяли с ним заданные накануне уроки, причем старались, чтобы он извлек из них практическую пользу. Когда он был совсем одет, он три часа подряд слушал чтение. Затем ученики шли играть в мяч, в лапту и бросали партию, чуть только утомятся или же вспотеют. Сухо-насухо обтерев все тело, они в ожидании обеда принимались рассказывать наизусть что-нибудь из сегодняшнего урока.
В начале обеда им читали рыцарский роман. Иногда чтение продолжалось и после того, как подавали вино; иногда завязывался веселый общий разговор. Несмотря на шутливый тон, это были поучительные беседы, ибо речь шла о свойствах и особенностях всего, что подавалось на стол: хлеба, вина, воды, соли, мяса, рыбы, плодов, трав, корнеплодов, и при этом цитировали древних: Плиния, Элиана, Аристотеля, Афинея [524] и того самого Диоскорида, которого позднее, с комментариями доктора Лагуны, будет читать Дон Кихот. Далее разговор возвращался к утреннему уроку, а затем все вставали из-за стола и молились богу.
524
Плиний, Элиан, Аристотель, Афиней — ученые-естествоиспытатели античности.