8–9–8
Шрифт:
— Вот увидите, не пройдет и недели, как все разъяснится…
Мика ошибается на целых четыре дня, но Габриель ждал бы и дольше — лишь бы получить именно тот ответ, который он получил. И это не отписка, а самое настоящее полноценное письмо, в первых строках которого сам глава издательства извиняется за задержку и сожалеет, что Габриель не оставил контактных телефонов, тогда бы с ним связались намного раньше. Уже давно в распоряжении издательства не оказывалось таких многообещающих рукописей; это бомба, которая в состоянии взорвать рынок; это давно ожидаемый жанровый прорыв. Если принципиальное согласие Габриеля на сотрудничество с издательством будет получено (а
Габриель оглушен. От перспектив, открывающихся перед ним, захватывает дух. Но, по большому счету, подобная реакция выглядит вполне предсказуемой, он и сам находился в состоянии шока, когда писал своего «Птицелова», — так это было страшно и возбуждающе одновременно. Единственное, что несколько смущает его и остужает пыл — намек на долгосрочное сотрудничество и «последующие книги». Очевидно, имеются в виду триллеры, ведь Габриель теперь не кто иной, как «новый король триллеров». Сюжетом для триллера могли бы послужить давнишнее исчезновение Чус и гораздо более свежее исчезновение Тани Салседо, а также убийство офицера полиции Рекуэрды. Или… Или история болезни манекена-Васко, вот было бы здорово пробраться к ее истокам!.. Но сколько бы ни старался Габриель двинуть сюжет в ту или иную сторону, он все равно возвращается к слепой девушке, и к девушке, похожей на Роми Шнайдер, и к синхронной переводчице с румынского.
Есть от чего прийти в отчаяние.
Не беда , утешает себя Габриель, выдающиеся и оригинальные книги не пишутся в одночасье, чтобы обуздать «Птицелова» я потратил двадцать лет, вот только…
Вот только никто не будет ждать книгу двадцать лет. Кому, как не Габриелю, торговцу книгами и брату беллетристки средней руки, знать об этом? Случайно закравшееся в голову воспоминание о Марии-Христине направляет его мысли по другому, гораздо более позитивному руслу. Если Мария-Христина узнает о литературном успехе Габриеля, да еще случившемся в ее родном издательстве, она лопнет от злости. Вскроет вены себе и своим любовникам. Зажарит и сожрет собачонку Пепу.
То-то будет веселье.
Зато Фэл с ума сойдет от радости и гордости за племянника. А ее фамилия, взятая Габриелем в качестве псевдонима, и вовсе заставит ее подпрыгнуть до небес. Фэл, Фэл… И как это он мог забыть про Фэл? Ей первой следовало бы отправить рукопись. Конечно, тут есть большие сомнения: они проистекают из содержания книги, из личности главного героя, коим является рефлексирующий, но от этого не менее зловонный маньяк-убийца. Вряд ли Фэл будет рада знакомству с ним. Габриель, конечно, снабдит рукопись все разъясняющим письмом, рассматривай это просто как литературу, дорогая, или как страстное предупреждение невинным душам: «БУДЬТЕ БДИТЕЛЬНЫ!», и бла-бла-бла.
А издательство, впереди которого бегут хорошо натренированные псы из пиар-департамента, — в состоянии. И «новый король триллеров» — только начало.
Решено: Габриель Бастидас де Фабер немедленно, сегодня же вечером, выезжает в Мадрид.
…Он появляется в тот момент, когда Габриель уже готов поставить «Фидель и Че» на сигнализацию: жалюзи на витринах опущены, а табличка ABIERTOвот-вот сменится на CERRADO.
— Магазин закрыт, — вежливо сообщает Габриель входящему.
— Да ну? — удивляется тот. — До закрытия еще сорок пять минут, если судить по часам работы.
— Это правда, но магазин закрыт.
— Я ненадолго.
— Но у меня поезд…
— Я ненадолго, — повторяет посетитель.
И Габриель сдается — не только потому, что привык выбрасывать белый флаг по самому ничтожному поводу. Причина его капитуляции гораздо более уважительная: он узнал нежданного гостя. Впрочем, Габриель никогда и не забывал о нем, лучшие места на книжных полках предназначены для него, он существует во множестве переводов — все они представлены в «Фиделе и Че». И вот теперь, по странному, почти мистическому стечению обстоятельств, он здесь.
«Умберто, смиренный пресвитер»
«УМБЕРТО, МАГИСТР»
«Умберто, сваривший вкрутую человеческий глаз»
Он здесь и зовут его Умберто Эко.
— Узнаешь меня? — спрашивает Умберто, закрывая за собой дверь и запирая ее на три поворота ключа.
Несмотря на то что прошло десять лет, Умберто почти не изменился, разве что слегка постарел и сбросил пару-тройку лишних килограммов. И хотя его фигура, облаченная во все тот же светлый длинный плащ, далека от идеала, под категорию «пузан» и «жирдяй» он не подпадает.
— Узнаешь меня? — вновь повторяет вопрос Умберто. — Когда-то мы уже встречались.
— Десять лет назад, в аэропорту, — неожиданно севшим голосом произносит Габриель. — Вы дали мне автограф.
— «io gia di qua,—мурлычет Умберто себе под нос. — io gia di qua».Надеюсь, ты перевел это чудное итальянское словосочетание.
— Нет, — припертый к стенке Габриель вынужден сказать правду, не врать же великому Умберто.
Это — недостойно и мелко.
— А ведь у тебя было десять лет, дорогуша. Целых десять лет.
— Я… Я хотел, чтобы эти слова остались тайной.
— Ты это только что придумал? — Умберто ведет себя в магазинчике по-хозяйски, ходит вдоль полок, изредка пощипывая корешки книг. — Но все равно, молодец.
— Я не придумал это только что… Все так и есть. Так и было.
— Не слишком-то ты преуспел за десять лет, как я посмотрю. А я вот много путешествовал. Совсем недавно вернулся из Англии. Скверная странишка, доложу я тебе. Мало, очень мало солнца, сплошная сырость, сплошной туман. Бывал в Англии?
Врать великому Умберто — недостойно и мелко.
— Нет, — выдавливает из себя Габриель.
— А в Марокко? Ты бывал в Марокко? В Касабланке, в Мекнесе?
— Нет.
— А в Ксар-эль-Кебире? Там прекрасное ковровое производство.
— Нет. В… Ксар-эль-Кебире я тоже не бывал.
— Ну, наверное, ты заглядывал в Германию? В Португалию или, может быть, в Тунис?
— Никуда я не заглядывал.
— Так и просидел здесь сиднем все десять лет?