8–9–8
Шрифт:
— Я не мог оставить магазин, он требует моего постоянного присутствия.
— И при этом почти всегда закрыт. Как же тебе удается сводить концы с концами, дорогуша?
— Как-то удается.
— Или все дело в доброй фее? Она могла бы растаять, но не захотела. Легких путей она не ищет, ведь так? Вот и волочет кое-кого по жизни, вливает средства, как в бездонную бочку.
— Это несправедливо. Все эти обвинения, я имею в виду.
— Разве я кого-то обвиняю? Упаси меня бог!
Несчастная Габриелева голова идет кругом, она того и гляди взорвется. А Умберто не обращает никакого внимания на муки Габриеля. Все так же перемещается по магазинчику и не просто ведет себя по-хозяйски: такое ощущение, что он бывал здесь, и неоднократно. Чему тут удивляться, Умберто — великий писатель, а для писателей нет ничего тайного, ничего запретного, они везде чувствуют себя как дома — в чужих пространствах, в чужих мозгах.
— Ты, наверное, посвятил целое десятилетие девушкам, — высказывает предположение Умберто. — Красивым девушкам. Необычным девушкам. Экзотическим девушкам. А иногда — просто забавным.
— Да. Необычные и экзотические девушки меня особенно привлекали. Но и с забавными было неплохо.
— Еще бы! А вот скажи мне, дорогуша, по какому ведомству проходит сопливая террористка, готовая взорвать весь мир только потому, что у кого-то одна пара трусов, а у кого-то— целых три сотни? Она необычная? Она забавная?
— Знакомых террористок у меня не было. — Теперь Габриель вовсе не уверен в этом.
— Неважно. Просто скажи.
— Наверное, ее можно назвать необычной.
— А какая-нибудь восточная дамочка или латиноамериканка, они экзотические, да?
— Да.
— И красивые?
— Возможно.
— Встречаться с ними одно удовольствие, вот только они всегда хотят от тебя больше, чем ты можешь дать. Издержки темперамента, так я это называю.
— Любая девушка хочет от тебя больше, чем ты можешь дать. Вне зависимости от темперамента.
— Верно, дорогуша. Ты умнее, чем я думал, и в состоянии делать логические выводы. Но чтобы научиться столь немудреной логике, хватило бы недели. Или одной мало-мальски продолжительной связи, дней этак на пятнадцать. А чем ты занимался все остальное время?
— Десять лет?
— Десять и ни годом меньше.
Глухой и вместе с тем чрезвычайно насыщенный обертонами голос Умберто действует на Габриеля гипнотически. Вопросы, которые задает Умберто, больше не кажутся ему неуместными, провокационными и раздражающими: великий писатель имеет право
Преступление.
При чем здесь преступление?
Он, Габриель Бастидас де Фабер, сочинил книгу о преступлении. Он потратил на нее уйму лет (последние десять — так точно) и совсем скоро должен быть вознагражден за труды. Конечно, то, что вышло из-под пера Габриеля не обладает мощным интеллектуальным зарядом, который так свойственен Умберто, но и титул «нового короля триллеров» что-нибудь да значит.
— Ого! Да у тебя здесь сигары! Чертова пропасть сигар! Не возражаешь, если я покурю?
— Конечно. — Габриель не в силах ни в чем отказать Умберто.
— Так-так-так. — Непревзойденный автор «Маятника Фуко» роется в хьюмидорах и коробках с сигарами самым бесцеремонным образом. — Просто глаза разбегаются! А ты бы что порекомендовал мне?
— Покрепче или послабее?
— Поинтереснее. Поэкзотичнее. Позабавнее.
— Как это — «позабавнее»?
— Упс-упс, — Умберто пропускает реплику Габриеля мимо ушей. — «Cohiba»…
— Это любимые сигары Фиделя Кастро. Их вертят специально для него, под заказ.
— Ну и пес с ней, с «Cohiba». Не будем отнимать у Фиделя то, что принадлежит ему по праву, пожалеем команданте. Вот еще «Боливар»… Как, рекомендуешь?
— «Боливар» — слишком крепкие сигары, не всякий курильщик с ними справится.
— А я слыхал, «Боливаром» балуются даже некоторые девушки. Но лично я не собираюсь пакостить ими горло, оно мне еще пригодится, верно?
— Да…
— О! вот эти точно подойдут. «Dalias»… Не тот ли это «Dalias», который в просторечии называют «8–9–8»?
— Тот. — Голос Габриеля так слаб, что едва долетает до Умберто. А может, и вовсе не долетает.
Но, кажется Умберто не особенно расстроен, ему не нужны ничьи подтверждения, он и так все знает. Абсолютно все. Больше, чем Фэл, больше, чем «Nouveau petit LAROUSSE illustr'e»1936 года и позднейшие его модификации, что уж говорить о щенке-Габриеле?
О птенце-переростке Габриеле.
О мальчике-птице.
Умберто вынимает из кармана плаща спички, чиркает одной и подносит к сигаре. На стеклах его очков тут же начинают плясать ярко-красные блики.
— Говорят, «8–9–8» курят мечтатели. Это так? — Умберто делает первую неглубокую затяжку, все по правилам.
— Так.
— Люди немножко сентиментальные, но твердые, когда нужно. Они требовательны в дружбе и великодушны в любви, они любят животных…
— Птиц, — невольно подсказывает Габриель.