80 дней в огне
Шрифт:
В это время Гуртьев, не обращая внимания на обстрел, продолжал бороться с пожаром. По его приказу делались плотины, преграждающие путь горящей нефти.
— Добра сколько гибнет, сколько гибнет, — сокрушенно повторял Ахметдинов, то и дело вздрагивая. Не от страха, нет. Не осталось сухой нитки на обмундировании старшего сержанта. Он только что выскочил из воды, а северо-восточный ветер дул и дул…
После полудня «братья» Сахно вернулись из «заграничного плавания», как сострил Ахметдинов. Они отделались сравнительно легко, совсем небольшими ожогами, но продрогли и устали
Перед разведчиками была поставлена следующая задача. Как только стемнеет, они должны были проползти по проложенному весенним потоком песчаному руслу, забраться на гребень и вытащить из расположенного там блиндажа гитлеровца. В это время артиллеристы должны были помочь огоньком, а группа отвлечения устроить большой шум на левом фланге. Самой сложной частью поиска являлся подход к позициям противника: ползти приходилось по хорошо просматриваемой местности.
…Вечером мы направились в полк Кушнарева, в расположении которого предполагали работать. Полк переживал трудные минуты. Начало октября прошло в непрерывных боях. Противник, имея превосходство в живой силе и технике, атаковал. Его напор возрастал с каждым днем. Чтобы сбросить нашу дивизию в Волгу, Паулюс не жалел сил, то и дело вводил в бой новые части. Дивизия оказывала яростное сопротивление, но гитлеровцам ценой неимоверных усилий все же удалось несколько продвинуться. В то время когда мы попали в расположение полка, напор фашистов достиг максимальной силы.
Вначале нас приняли за пополнение.
— Ого, — закричал командир полка, увидев нас, — прислали на помощь!
Его сияющее лицо при виде подходивших к нему четырех человек свидетельствовало: в ротах пусто.
Узнав, что мы явились выполнять специальное задание, Кушнарев огорчился.
— Хоть атаку помогите отбить во второй роте, ей-ей, прорвутся, — взмолился он.
Разве можно отказать в такой просьбе? И мы направились в развалины, которые защищал батальон, состоящий из нескольких десятков штыков. Из превращенной в амбразуру трещины в стене поливал вражескую передовую наш пулемет. По извилистым траншеям мы пробрались к нему.
— Вот здорово, — увидав подкрепление, закричал в тон комбату пулеметчик и сразу попросил: — Товарищи, держите правый угол, фашисты оттуда нажимают.
Он командовал тоном старого фронтовика, и я, несмотря на различие в званиях, повиновался. Здесь, в правом углу здания, лежа среди трупов убитых красноармейцев, мы повели огонь по наступающим гитлеровцам.
Вдруг пулеметчик сказал:
— Товарищи, будьте друзьями, поднесите диски, — а затем виновато добавил: — Нога у меня перебита, ходить не могу.
В эту минуту мне и в голову не пришло отправить его в санбат. Положение ухудшалось с каждой минутой, враг нажимал. Он обходил нас с правого фланга.
— Жигарев, — приказал я, — скорей к пролому.
Жигарев пополз, а через минуту его автомат уже строчил по эсэсовцам.
Лежа в своем углу, я невольно заразился общим настроением, своеобразной
Но как же с поиском? Выручил Ахметдинов.
— Вы, товарищи, воюйте, а я один фрица украду, — предложил он.
Как не согласиться с предложением! Уходить же нельзя!
Снова ожесточенная перестрелка. Из-за Волги заговорила артиллерия.
«Бог войны» действовал сокрушающе. Руины на вражеской стороне накрыла песчаная туча. Что там творилось — нетрудно представить, ведь сотни полторы снарядов разорвались на расстоянии нескольких десятков метров. Стены заводских цехов взлетали на воздух. Всюду заполыхал огонь, перестрелка смолкла.
Я, как зачарованный, следил за разрывами, с восторгом вслушивался в их грохот.
— Будто затихло, — прошептал незаметно подползший ко мне начальник штаба полка капитан Дятленко.
«Затихло» относилось, конечно, не к нашему огневому налету, а к огню противника, фашисты действительно примолкли.
— Ты уж нам своих бойцов оставь до утра, — попросил Дятленко, — пулеметчика-то убило, охранять амбразуру некому.
— Пусть остаются, — согласился я, а сам пополз в овраг. Пробравшись в расщелину, спрятался. Мысленно еще переживал недавний бой.
И вдруг стало ясно, насколько условны понятия далекого и близкого тылов. Еще сегодня казалось, наш штаб дивизии — передовая. Нет, куда там! Настоящее пекло в окопах. Прав Гуртьев: каждому сталинградскому воину можно присвоить звание Героя Советского Союза.
В эту минуту где-то наверху, на гребне оврага, раздался одинокий выстрел, затем крик, сильная, но разрозненная стрельба. Палили, вероятно, куда попало. Что-то большое, неуклюжее покатилось под откос, за ним — другое.
Уже совсем близко — короткая схватка, в которой я не мог принять участия. Не различишь кто друг, кто враг.
— Харошь, харошь, — как всегда в минуту волнения коверкая слова, пробурчал Ахметдинов и приподнял лежащего у его ног человека.
Наверху стрельба усилилась. Гитлеровцы по-настоящему всполошились. Общими усилиями мы притащили фашиста на КП полка. Внесли в блиндаж, там выяснилось: захватили труп. Пленный не выдержал железных объятий бывшего мастера модельной обуви и отправился к праотцам.
— Шайтан, жить не умеешь сколько надо, — выругался Ахметдинов.
Он свирепо посмотрел на мертвого, словно тот перед ним в чем-то провинился.
Возвращались назад молча. Неудача мучила. Каждый переживал ее по-своему. Узнав о результатах поиска, полковник нахмурился.
— А кто вам разрешил воевать? — серьезно и строго спросил он. — Каждый из вас обязан выполнять свои функции. И подменять друг друга нельзя. Мы слепые сейчас, понимаете, слепые… Немцы наверняка готовят прорыв, а вы!.. Безумие поручать дело одному человеку. Вот и перестарался бедняга. Идите, — приказал он и, чуть смягчившись, добавил: — Отдыхайте.
…Откровенно говоря, я на Гуртьева обиделся. Его упрек показался мне несправедливым: не отдавать же позицию немцам!