8том. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма
Шрифт:
Мы не увидим больше его милое лицо, мы не услышим больше его певучий голос, сопровождаемый выразительным жестом тонкого мимического актера. Альфонс Доде ушел, оставив в этом мире свои творения, множество живых образов: Даржантона, доктора Риваля, Рислера, Сидонию, Делобеля, Нуму Руместана, Бомпара, Элизе Меропа герцога де Мора, Тома Левиса, Монпавона, а также этого доброго великана, который точно сошел со страниц народного предания или легенды, — Тартарена из Тараскона.
МОГИЛА МОЛЬЕРА [463]
Семнадцатого февраля 1673 года представление фарса «Мнимый больной» закончилось трагедией: Жан-Батист Поклен де Мольер агонизировал на сцене театра. Благожелательные боги милостиво ниспослали королю комиков истинно корнелевскую кончину. Но священники проявили суровость к усопшему, который при жизни заставлял людей смеяться; они не простили ему того, что он превратил театральные подмостки в кафедру, откуда убедительно звучала проповедь здравого смысла. Священнослужители Греции, восседавшие на мраморных сидениях в театре Диониса [464] , воздвигли бы ему алтари; наши священнослужители
463
Написано в январе 1908 г. в связи с двести восемьдесят шестой годовщиной со дня рождения Мольера, торжественно отмеченной Обществом друзей Мольера в Париже. Текст Франса был прочитан актрисой Берте и затем напечатан в виде отдельной брошюры издательством Э. Пельтана (тиражом в 160 экземпляров) 17 февраля 1908 г., в двести тридцать пятую годовщину со дня кончины Мольера.
464
…в театре Диониса… — Древнегреческая драма возникла из культа бога Диониса и долго сохраняла элементы этого культа.
465
Маны — по верованиям древних римлян, души умерших, почитавшиеся как божества.
Некоторые выдающиеся умы века постарались сплести ему замысловатые венки, как это делали поэты-гуманисты эпохи Возрождения. Выдержав испытание временем, многие из этих венков сохраняют до сих пор блеск своих лавров.
Вот один из них: его сплетал осторожной рукой отец Богур, иезуит и острослов, который читал подряд с одинаковым рвением как постановления соборов и писания отцов церкви, так и творения Мольера и Депрео:
Актер, кому на сцене равных нет, Неподражаемый поэт, Ты здравый смысл в маркизах-фатах Умел своей насмешкой пробуждать И чванство выскочек богатых Каскадом едких шуток охлаждать. Ханжей, играя лицемера, Ты обличил и пристыдил. Ты прециозниц убедил, Что быть должна в жеманстве мера. Как мизантроп, сей враг людей, Так и крестьянин недалекий, Смеясь над пьесою твоей, Из чтенья для себя могли извлечь уроки. Исправил город ты, наставил двор. Но какова твоя награда? Краснеть французам с этих пор За их неблагодарность надо. Хоть соплеменникам своим Ты подарил вовек бессмертное искусство, Но был бы ты еще славней, поведав им, Что черствым их сердцам и душам их сухим Признательность — совсем неведомое чувство. [466]466
Перевод Ю. Корнеева.
Нет ничего удивительного, что отец Богур хвалит великого комедиографа за то, что он наставлял на путь истинный маркизов, мещан, жеманниц, поселян: сей иезуит часто бывал и при дворе, и в городе и хорошо знал нравы своего времени; куда поразительнее, что он одобряет Мольера и за то, что тот исправлял ханжей. Как видно, его преподобие принимал Тартюфа за янсениста. В этом случае кажущееся недоразумение легко объяснимо. Янсенисты щеголяли своей суровостью, а непомерная суровость способствует лицемерию.
Вслед за этими стихами дилетанта вспомним стихи великого поэта. Лафонтен, несмотря на рассеянный образ жизни, был глубоко взволнован смертью своего друга Мольера; он покинул поля, леса, своих животных, чтобы разделить скорбь, которою был охвачен театр. Вот очаровательная эпитафия, которую написал для надгробия Мольера этот оригинал, поселивший Мудрость и Граций в зверинце Эзопа:
Теренций, Плавт лежат здесь, в сей могиле, Хотя мы в ней Мольера только зрим. Его талант от них неотделим: Они втроем французов веселили. Мольер почил. И вместе с ним почили Терентий, Плавт. Их вместе погребли. И, сколько б мы ни тратили усилий, Они надолго в мир иной ушли. [467]467
Перевод Я. Лесюка.
Эта поэтическая эпитафия вдохновлена галльскими музами Маро и Пассера [468] ; парные рифмы водят здесь хоровод Гениев и Амура над гробом ученика Эпикура и Гассенди.
После полевых цветов следует подобрать пальмовую ветвь, положенную на могилу мудрейшим из критиков. Депрео посвятил манам Мольера александрийские стихи, прямодушные и мужественные, как он сам. Мы имеем в виду начало послания к Расину, в котором друг Мольера, Лафонтена, Конде, Ламуаньона и преследуемых отшельников Пор-Рояля явил свой разум во всем его величии и благородстве:
468
Пассера Жан (1534–1602) — поэт и филолог, работавший в области классической филологии.
469
Перевод Э. Линецкой.
СТЕНДАЛЬ [470]
Этюд
Вскоре после торжественного открытия памятника Стендалю [471] в Люксембургском саду один мой задушевный друг, большой поклонник Стендаля, спросил меня, люблю ли я, как должно, всем сердцем, этого прелестного человека.
— Он один из наименее равнодушных и наиболее общительных людей, каких я когда-либо видел, — ответил я, — и тем, что я редко встречался с ним, я лишил себя большого удовольствия. Мы находим в нем естественность, а она всего сильней пленяет. Он всегда правдив, а когда лжет, что с ним порой случается, без этого нельзя: в жизни ложь — неизбежная необходимость, без лжи не было бы ни искусства, ни красоты, ни любви. Так вот, когда он лжет, он все тот же правдивый, естественный и верный себе, сердечный, откровенный и самый учтивый человек на свете. Вам ясно, что я люблю его. И я восхищаюсь им, хотя восхищение не всегда идет об руку с дружбой. Дружба держится запросто, она любит улыбку и веселье; ее привлекают радостные лица и открытые сердца, она бежит от мрачных, замкнутых душ; мы восхищаемся Паскалем, но не любим его. Стендаля мы любим, и нам приятно перечитывать творения этого беспокойнейшего из умов.
470
Впервые напечатано в «Revue de Paris» от 1 сентября 1920 г.; отдельным изданием вышло в свет в ноябре 1920 г. (изд. Ф. Пайяра). Франс посвятил свой этюд Эдуару Шампиону, издателю Полного собрания сочинений Стендаля.
471
Вскоре после торжественного открытия памятника Стендалю… — Открытие памятника Стендалю в Люксембургском саду состоялось 28 июня 1920 г. На торжественной церемонии Поль Бурже произнес речь об «искренности Стендаля».
— Но почему же вы ни разу не сказали этого? — с живостью спросил мой друг. — Почему никогда ничего не написали о нем?
Я ответил, что совершенно безразлично, говорил я или не говорил о Стендале, что я не мог этого сделать по причине, о которой уже упомянул: я слишком мало знал его; но что есть множество превосходных писателей, которые тщательно его изучали, — им-то и надлежит ознакомить с ним публику.
Словом, я привел разумные доводы, но и на этот раз они, по обыкновению, не подействовали на моего друга. Разумные доводы еще никогда никого не убеждали. По слабости характера, а также из чувства дружбы, я уступил, подумав, что в конце концов несколько страничек, о которых меня просят, не такая уж важность, чтобы долго об этом спорить, и что они явятся свидетельством моей симпатии к «Ревю де Пари». Приходится держать слово [472] .
472
Эти строки впервые появились в «Ревю де Пари».
За дело, Пиериды! [473]
Взволнованный, охваченный священным поэтическим восторгом, я прежде всего воздам хвалу икрам моего героя.
Помнится, в минувшем столетии Арсен Гуссэ не без восхищения сказал нам как-то, что у Стендаля красивые ноги. И действительно, на забавном портрете, который Анри Монье, по неизвестной мне причине, поместил в начале «Вечеров в Нельи» [474] , наш автор, облаченный во фрак и короткие штаны, обнаруживает бесподобные икры. Он высоко ценил это преимущество и подчеркивал его умелым выбором своих костюмов для верховой езды. Он сокрушается по поводу чашки кофе с молоком, пролитой на прекрасные новые панталоны. Над этим не надо смеяться. В царствование Людовика XIV красивая мужская нога была в такой же чести, как красивая женская ножка, и даже Сен-Симон не преминул отметить, что у шевалье де Рогана были самые красивые ноги во всем королевстве. На портрете короля работы Риго художник подтянул полу его плаща, чтобы показать во всей красе его ляжку. В эпоху Мюрата, Жюно, Лассаля признанием пользовались коленки. Почему же Бейль должен был пренебрегать сими дарами природы? С тех пор наше общество стало проявлять в этом вопросе какую-то пуританскую строгость, но спорт и атлетика могут, пожалуй, снова возродить у нас культ физической красоты; и, кто знает, какие преимущества сулят нашим красавцам мужчинам войны, которые — увы! — готовит нам безумие народов? Бейль откровенно радовался преимуществам, предоставленным ему природой. При всем том с его портретов глядит на нас толстое и круглое, непривлекательное и даже немного смешное лицо, оживленное маленькими искрящимися глазами. Но это не могло повредить ему во мнении женщин, которыми он увлекался до безумия. Обычно женщины придают мало значения правильности черт лица у мужчины. Он обладал гораздо более серьезным недостатком: робостью — самым досадным из всех. Если вы хотите, чтобы в вас сильно влюблялись, сильно и часто, можете быть кривым, горбатым, хромым, каким угодно, но только не робким. Робость — враг любви, и болезнь эта почти неизлечима.
473
Пиериды (греч. миф.) — поэтическое название муз, рожденных на горе Пиерос, в Македонии.
474
«Вечера в Нельи» (2 тт., 1827) — сборник драматических сценок и исторических анекдотов, составленный французскими писателями Э.-Л.-О. Каве (1794–1852) и А. Диттмером (1795–1846), выступавшими под псевдонимом дю Фужере.