90 последних лет
Шрифт:
– Говорят ведь, что на севере жить легче, – вторил другой голос из темноты, – там и торговля, людей больше. А тут дикий угол! Сожрет нас зверье, как пить дать сожрет! Попросимся в большое поселение, нас точно примут! – вторил другой голос из темноты.
– Говорят, что кур доят, – отрезал Наиль древней глупой поговоркой, с трудом поднимаясь на ноги, чтобы его лучше слышали. Обращаться к людям было тяжело, подступившие к горлу слезы душили, весь прошедший день старик горевал, оплакивая потерянные жизни. Его коротко стриженную седую голову овевал ветер, челюсть, обтянутая сухой морщинистой кожей, непроизвольно подрагивала. Однако, несмотря на все беды, Наиль выгодно выделялся на фоне остальных, обычно грязноватых и неопрятных жителей: подбородок чисто выбрит, аккуратно подшитый красный пуховик, брюки из грубой ткани и даже сапоги были чистыми.
– Люди!
Толпа слушала, не пропуская ни звука, затихли даже самые недовольные. Надежда на мудрость старика была велика у всех поселенцев. Наиль сжал шапку в руках, не решаясь сказать следующую фразу. Старики становятся более трусливыми со временем, это правда… К концу жизни прервать привычный образ мыслей, кажущийся тебе таким правильным и логичным, особенно тяжело, словно жевать слабыми старческими челюстями черствый хлеб вместо овсяной каши.Раньше Наиль верил, что изоляция его поселка даст добрые плоды, люди будут жить скромно – да, но в безопасности, радуясь тому, что имеют, вдали от широких торговых дорог, где без конца рыщут хищники-бандиты, пройдохи, сектанты и просто сумасшедшие одиночки. За свою долгую жизнь он этого насмотрелся. Боязнь потерять то, что они обрели тяжким трудом, слишком долго держала его разум в плену, но сейчас следовало признать ошибку: где бы ты ни прятался от мира, он всегда последует за тобой. Невозможно жить в пузыре, вакууме, угнетая все органы чувств и требуя того же от других. Отрицание необходимости изменений ведет за собой стагнацию, а потом и смерть. Как и все живое, даже крохотное человеческое общество должно развиваться, таков закон жизни. Двигаясь вперед, ты живешь. Остановившись – умираешь.
– Я, как и вы, остро чувствую тяжесть сегодняшних потерь! – голос Наиля дрожал от эмоций. – Кости наших людей мокнут в поле за воротами, а у нас уже не хватает сил и смелости даже забрать их, чтобы похоронить по-человечески! Вы правы, вы все правы… Нам нужны перемены, иначе, возможно, через год на полях будут лежать кости каждого из нас! Как бы я ни хотел сберечь поселок, долины не спросят разрешения слабого старика и однажды заберут вас у меня, если позволить им это сделать… Мы не уйдем, нет, но отправим лучших бойцов за помощью в большой мир, чтобы они принесли новые инструменты, оружие и привели сюда нужных людей! – Возвысив голос в конце последней фразы, старый глава сделал паузу, чтобы перевести дыхание. Немощная грудь тяжело вздымалась и опадала. – Но прежде чем пойти туда, мы наведем порядок у себя дома! Напомним всем тварям, рыскающим в поисках поживы, что хозяева здесь мы, – уничтожим волчью стаю!!!
Мия не отрывала взгляда от разгоряченного оратора. Слова свекра взрывались в ее груди искрами, разжигали надежду, рассеивали ночную тьму, словно деревенский прожектор. Риф, однако же, был скорее озадачен таким поворотом дел. Он нервно оглядывал оживший поселок и людей, которые смотрели на освещенную фигуру старика в красном пуховике: их глаза больше не отражали осеннюю грязь, а горели волей к жизни, мышцы ныли от желания действовать. Мия тихо вздохнула и взяла мужа за руку, а когда Наиль спросил, все ли с ним согласны, она закричала вместе с остальными, выражая свое одобрение.
Жители расходились по домам, на ходу обсуждая речь головы. Гнилые доски мостков прогибались и хлюпали грязью в такт шагам, повсюду разносились возбужденные разговоры, даже смех. Мужчины чистили и смазывали изношенные обрезы и дробовики
В доме Наиля, где умещались пара комнат и кухня с большой, грубо сделанной печью, также жил Риф с семьей. Изба из круглых, грубоотесанных бревен выглядела несколько мрачноватой внутри, зато была теплой, пропитанной запахом пыли, сухих трав и кукурузной каши. После нехитрого ужина, за дощатым кухонным столом, при свете единственной тусклой лампочки, мужчины продумывали план предстоящей атаки. Наиль оставил сына и подошел к своему сундуку, где все шесть лет в полной тайне хранилось его главное сокровище. Открыв замок и откинув крышку, он торжественно достал обернутый мягкой тряпкой предмет и положил его перед Рифом. В ответ на вопросительный взгляд сына старик аккуратно развернул тряпку, и Риф ахнул: он смотрел на армейский автомат Калашникова одной из последних модификаций АК-103, матово-черный, с прикладом и цевьем из оружейного пластика, коллиматорным прицелом на прицельной планке и россыпью маслено блестевших пуль калибра 7,62. Легендарный судья, в любых условиях выпускающий шестьсот приговоров в минуту, пусть даже не слишком точно. Три с небольшим килограмма воплощения смерти для врага.
– Ого, откуда он у тебя?.. – слова застревали в горле. – Почему раньше ты не пользовался им?
– Патронов всего два рожка, вот почему… Берег для особого случая, – сказал Наиль, оттирая ружейную смазку с рук. – С нашим хламом волков не перебить, тут без автомата не обойтись. Бери, чего смотришь, теперь он твой, э-это… попусту не стреляй, береги патроны для боя и… и не волнуйся, что оружие незнакомое, – управляться с ним проще, чем с твоим обрезом.
Почувствовав в руках приятную тяжесть автомата, парень дернул затвор: точно подогнанный и смазанный механизм приятно лязгнул, в тусклом свете шероховатая черная сталь отливала маслянистым блеском, глубокие тени играли на ствольной коробке, рукоятке, цевье, делая вид оружия еще более грозным. Осознавая, насколько мощь АК превосходит их убогий арсенал, Риф впервые почувствовал приятное чувство превосходства над известными и неизвестными врагами.
«А ведь когда-то все люди каждый день ощущали то же самое и ни один зверь на земле не мог оспорить силу человека», – подумал Риф. В те далекие дни уверенность и защищенность, возможно, казались обыденными и малозаметными, но сегодня для пары десятков человек в затерянной осенней деревне на краю леса они были опьяняюще новыми, как глоток прохладного горного воздуха после многолетней затхлости подземелья.
Утро выдалось холодным, но необычайно ясным, маленькое пятнышко солнца уже показалось над равнинами, с трудом пробиваясь через пелену ночного тумана. Риф с отцом сидели на бревне недалеко от главных ворот, пока участники их большого похода проверяли снаряжение и прощались с детьми. Перед ними расстилалась, слегка понижаясь к горизонту, спокойная и мирная равнина, за полями очертания бесконечного травяного моря размывались туманом, резко кричала какая-то птица, а воздух был неподвижен и пронзительно свеж, ободряя еще сонный разум.
Двадцать семь человек, участвовавших в походе, заметно шумели, обсуждая и споря как следует действовать. В отряде собрались мужчины и женщины, старые и молодые: все, кто был способен держать оружие. Вчерашнюю решимость еще более укрепил вид автомата, покоившегося на ремне поперек груди Рифа. Каждому хотелось подержать и потрогать оружие, и вскоре автомат начали передавать из рук в руки. Его рассматривали, восхищенно цокали языками и целились через коллиматорный прицел в сторону поля. Мия с Рифом, присев, крепко обнимали Ари. Малыш улыбался, перебирая своими пальчиками отцовские волосы, и во все глаза смотрел на необычную деятельность вокруг.