900 дней в тылу врага
Шрифт:
На хуторе фашистов нет. Подтягиваем повозки к реке и начинаем переправу. Двое бойцов, раздевшись, заводят в воду лошадь. Дойдя до середины реки, она фыркает и останавливается.
— Но! Но! — кричат наперебой партизаны, но лошадь не в силах сдвинуться с места. Раздеваются еще четверо и начинит таскать мешки с повозки на берег. Так происходит с каждой повозкой. Всем без исключения приходится побывать в ледяной воде. После переправы, чтобы не простудиться, гоним коней что есть мочи, а сами бежим возле повозок. От нас, как и от лошадей, валит пар. Километра через три останавливаемся, разжигаем
9. Лоховня
Через двое суток отряд прибыл в деревню Бакланица. Как всегда, партизаны радостно приняли нас. Спать не ложились до поздней ночи. Много разных новостей накопилось за время разлуки. Оставив себе необходимый запас провианта, командование бригады приняло решение раздать хлеб голодающим погорельцам. Наделили продуктами и жителей томсинского склепа. Народ горячо благодарил партизан.
В середине февраля обстановка заставила нас уйти в лес к латвийской границе. Там, между речками Исса и Синяя, имелся заболоченный хвойный массив, называемый Лубьевским лесом. Рядом находилось урочище Лоховня. Слово Лоховня нам нравилось больше, и мы решили распространить это название и на Лубьевскую зону. Этот малонаселенный район в летнее время был недоступен ни конному, ни пешему. Большое количество незамерзающих окон требовало и зимой особой осторожности.
Прилегающие к лесному урочищу деревни: Лубьево, Куньево, Ломы, Рубаны, Поповка, Мироеды, Опросово — давно были сожжены немцами. Оставшиеся в живых люди скрывались от врага в лесных землянках.
Наша бригада пришла в Лоховню в то время, когда там уже дислоцировались бригады Бойдина, Вараксова, Гаврилова, Халтурина. На севере Лоховни, в Красногородском районе, действовал отряд Жукова, а у границы — латышские партизаны под командованием Самсона.
Мы выбрали место в густом лесу, в двух с половиной километрах от бывшей деревни Лубьево. Место подобрали удобное, сухое. Достали у погорельцев-беженцев пилы: топоры, лопаты и стали мастерить землянки. Три дня долбили и копали мерзлую землю, пилили деревья. На четвертый землянки были готовы.
Иозеф, посматривая на заклубившийся из труб дымок, в шутку говорил:
— Штадт [1] Лоховня.
Так это название и сохранилось за партизанским поселком на долгое время.
Недалеко от нашего лагеря была ровная поляна. Проезжая как-то мимо нее, Назаров посмеялся:
— Вот и Тушинский аэродром под боком.
Слово «аэродром» навело на мысль о самолете, который в то время был нам очень нужен. В штабе бригады скопилось много ценных документов и других бумаг, добытых у немцев при различных обстоятельствах. Все это необходимо было отправить на Большую Землю командованию Советской Армии.
1
Город (немецкое).
В тот же день бойцы, немного разбирающиеся в авиации, осмотрели поляну и пришли к выводу, что использовать ее для посадки самолетов можно.
— Если срубить эти яблони, то «кукурузнику» здесь будет раздолье, — показал рукой Лопуховский.
—
Назаров запросил по рации Большую Землю. Днем в штабную землянку вбежал радист Сергей Курзин.
— Самолет ночью будет! — выпалил он.
Весь лагерь зашевелился. На расчистку посадочной площадки вышли почти все. До вечера мы успели срубить не только яблони и две сосны, но и десятка три больших деревьев, которые, на наш взгляд, могли помешать посадке и взлету самолета.
— Теперь здесь и четырехмоторный бомбардировщик сядет, — безапелляционно заявил наш «академик» Володя Соловьев.
По краям поляны разложили хворост для сигнальных костров, а для дежурства на посадочной площадке выделили специальных людей. Все подступы к поляне перекрыли заслонами на случай нападения врагов.
Около полуночи над лесом раздался знакомый рокот самолета ПО-2. Партизаны быстро зажгли костры, в воздух взвилась зеленая ракета. А через несколько минут мы уже окружили самолет. Не выключая мотора, пилот вылез из кабины.
— Ну и площадку выбрали. На ней только вороне садиться, — сердито сказал он.
Здесь же он велел спилить еще четыре высокие сосны.
— Ведь я часто буду к вам прилетать, — уже более миролюбиво закончил он.
Мы погрузили в самолет все необходимое, летчик сел за штурвал, дал двигателю обороты, и машина, обдавая нас снежным вихрем, помчалась по поляне.
Мы смотрели в темное небо до тех пор, пока не растаял гул мотора, а потом все разом бросились к оставленному на снегу багажу. Каждому хотелось потрогать его. Ведь только сегодня эти свертки находились в руках советских людей по ту сторону фронта.
Нам прислали все, что мы просили.
Наутро погода испортилась: подул сильный ветер, повалил густой снег. Нам это было наруку. Бригадная разведка действовала вовсю. Не дремали и подрывники. Я вместе с Назаровым ушел в Латвию, группа Храмова — к Себежу, а Виктор Соколов направился к станции Зилупэ. Храмов и Соколов удачно подорвали два эшелона противника. Мы вернулись из Латвии с ценными сведениями.
Разгулялась февральская метель. Занесло все дороги. Передвигаться было невозможно, и мы три дня сидели в теплых землянках. В свободное время пели песни. Бывало соберемся в кружок и начинаем:
Утречком ранним гостем нежданным Кто-то вернется домой. Варежки снимет, крепко обнимет, Сядет за стол с тобой. . . . . . . . . . . . . . . .Из другой землянки доносится задорный голос нашего лучшего песенника Феди Шилина:
Может быть, вдали за полустанком Разгорится небывалый бой, Потеряю я свою кубанку С молодой кудрявой головой. . . . . . . . . . . . . . . .Политрук Юра Богданов, поправившийся к этому времени, и Виктор Соколов с чувством пели старинную песню «Бородино»: