95-16

Рудский Ян

— Припомните, пожалуйста, поподробнее, что Леон го­ворил о…

У входа раздались быстрые шаги, и кто-то спросил, повы­сив голос:

— Сестра! Почему вы впускаете в палату посетителей в такое время?

Шель обернулся. К постели приближался пожилой лысо­ватый человек в белом халате.

— Позвонил швейцар из проходной, — робко ответила медсестра, — и сказал, что этот господин в Гроссвизене про­ездом и хочет попрощаться с пациентом. Я думала, что в по­рядке исключения… — оправдывалась она, беспомощно раз­водя руками.

— Мы не можем допускать никаких исключений, понятно? Это неслыханно! — Доктор принялся сердито жестикулиро­вать. — Если персонал будет поступать,

как ему заблагорас­судится, не к чему устанавливать время посещения и содер­жать швейцара. Мы должны обеспечить пациентам условия для отдыха, — кипятился он. Потом обратился к Шелю: — Прошу вас немедленно покинуть палату и прийти в назначен­ное для посещений время. А с вами, — погрозил он пальцем растерянной сестре, — мы еще поговорим. Я напишу рапорт.

— Вот вам ответ на ваш вопрос, — вполголоса буркнул Лютце.

Шель поднялся.

— Прошу прощения за нарушение правил, — спокойно сказал он. — Пожалуйста, не сердитесь, я все равно соби­рался уходить. До свидания, господин Лютце. Очень вам за все благодарен. — Шель поклонился сестре и вышел из па­латы, провожаемый любопытными взглядами больных.

После больницы Шель часа два бесцельно бродил по ули­цам города. Он был погружен в свои мысли и совершенно не обращал внимания на то, что творилось вокруг. Только мерный топот солдатских сапог и громкая песня заставили его очнуться.

По мостовой шагала длинная колонна Бундесвера. Шель непроизвольно отступил от края тротуара и остановился, как зачарованный глядя на нее: стальные шлемы, серо-зеленые мундиры, винтовки; китель капитана украшали знаки отличий…

— Auf dich Lili Marl-e-en [28] — надрывали глотку солдаты.

— Ein! Zwei! Drei! Vier! [29] — командовал сержант.

Когда журналист пришел в себя, он с любопытством по­смотрел на прохожих. Никто не обращал на маршировавших солдат ни малейшего внимания. Топот стих. «Военщина, черт побери!» — мысленно выругался Шель. «Возвращение к ста­рым традициям», — писал Леон.

28

С тобой, Лили Марл-е-ен! (нем.).

29

Раз! Два! Три! Четыре! (нем.).

Воспоминание о покойном друге вернуло журналиста к мыслям о делах, волновавших его последние несколько дней. Он все больше убеждался в том, что на необъяснимые до сих пор загадки есть только один правильный ответ. Из бесчис­ленного множества наблюдений, фактов и домыслов вырисовывался единственный вариант, вытесняя все остальные. По временам Шель даже начинал жалеть, что впутался в эту темную историю…

Внимание поляка привлекла сверкающая стеклом и метал­лом витрина радиомагазина. На темном бархате красовались приемники марки «Филлипс» величиной с папиросную короб­ку, а в глубине стоял огромный комбайн красного дерева, состоявший из приемника, проигрывателя и телевизора. «Kaufe immer das Beste — nur opta Lцwe [30] , — призывала реклама. В левой части витрины разместился магнитофон, над которым висел перечень условий продажи в рассрочку. Шель мысленно вернулся к утреннему допросу и странному способу протоколировать показания. А может быть, они пра­вильно делают, что не показывают микрофон?

В обычной, не стенографируемой беседе человек не задумывается над способом выражений; если же он знает, что его слова запи­сываются, то начинает говорить не так свободно, старается избегать щекотливых деталей, тщательно продумывает все обороты речи. Шель внимательно разглядывал магнитофон. Приобрести такой магнитофон было его заветной мечтой — он видел такие в Варшаве и Вроцлаве… Прочитав цену на ярлычке, Шель вздохнул: 650 марок. Целое состояние!

30

Всегда покупай самое лучшее — только у Леве (нем.).

— Дороговато, верно? — обратился к нему остановивший­ся рядом невысокий худощавый человек. Он быстро окинул взглядом костюм Шеля. — Даже если вы захотите купить его в рассрочку, они сдерут такие проценты, что никакого удовольствия не получишь.

— Неужели?

— Вот именно! На прошлой неделе у меня был такой магнитофон дома, в этом магазине их дают напрокат, вы, наверно, знаете. Моя теща страшно болтлива, никому слова сказать не дает, но когда я подсунул ей под нос магнитофон, так она и пикнуть не посмела. Мы прямо покатывались со смеху, даже Труда — моя жена — еле удерживалась, чтобы не расхохотаться.

— Очень интересно!

— Вот именно! — Он взглянул на электрические часы за стеклом. — Ох, уже поздно! Мне пора возвращаться в конто­ру. Простите, — и он зашагал дальше.

Позабыв про болтливого собеседника, Шель восстановил прерванный ход мыслей. К решению новых проблем следова­ло приступать с большой осторожностью…

В некотором отдалении за ним, как тень, следовал Нойбергер, не сводя с журналиста глаз. Было тепло, лоб и за­тылок шофера такси покрывали крупные капли пота, но он продолжал неуклонно держаться на одном и том же расстоя­нии от поляка.

Около полудня Шель зашел в ресторан «Сокол». Пообе­дав, он не спеша направился к дому Джонсона.

Как только Нойбергеру стало ясно, куда идет журналист, он зашел в ближайшую телефонную будку и набрал но­мер 95—16.

— Говорит Нойбергер, — сказал он. — Выйдя из боль­ницы, поляк бесцельно бродил по городу, рассматривал вит­рины, потом пообедал в «Соколе», а теперь идет к прокуро­ру Джонсону. Мне можно возвращаться домой?

— Да, идите домой и ждите дальнейших указаний.

— Хорошо.

— Это все?

— Да, все.

Нойбергер повесил трубку и тяжело вздохнул, утирая пот со лба. Ему еще предстояло придумать, чем объяснить жене трехдневный перерыв в работе.

Проходя по садику, Шель заметил легкое движение за­навески в окне. Однако ему пришлось довольно долго ждать, пока в ответ на его звонок дверь распахнулась. Джонсон ра­достно приветствовал его и провел в комнату.

— Кэрол пошла к знакомым, — сказал он, открывая пачку сигарет. — У нее паршивое настроение после вчерашних событий. Я утром попросил Визнера отложить ее допрос до завтра.

— Я рад, что вчерашний инцидент с Грубером ты не при­нял близко к сердцу. Я чувствовал себя виноватым…

Джонсон махнул рукой.

— Безотлагательное вмешательство было необходимо, — произнес он. — В таких случаях с личными переживаниями считаться не приходится. После долгой беседы мы с Кэрол пришли к своего рода соглашению. Я думаю, что все утря­сется.

— Вот и отлично! Кстати, хорошо, что Кэрол нет дома, — мы сможем, наконец, поговорить с глазу на глаз. Завтра ут­ром я собираюсь уехать из Гроссвизена, но перед этим мне хотелось бы кое-что обсудить.