95-16

Рудский Ян

— Большое спасибо, — сказал Шель и выключил магни­тофон. — А теперь последняя просьба: я хотел бы купить еще одну пленку и переписать на нее всю программу. Наверное, у вас есть какая-нибудь приспособленная для этого комнатка?

— Да, конечно. Сейчас там никого нет. Я дам вам другой магнитофон…

Спустя сорок минут журналист буквально влетел на пер­рон и, задыхаясь, вскочил на подножку как раз в тот момент, когда начальник станции давал сигнал к отъезду.

Полицейский сыщик Альфред Земмингер, одетый, как обы­чно, в служебную синюю форму, стоял у окна дежурки

и сле­дил за выезжающим со станции поездом.

— Наконец-то! — с облегчением пробормотал он.

Шель положил свой чемодан на полку и опустил оконное стекло. Дома городка все быстрее мелькали у него перед гла­зами, стук колес сливался в однообразное стаккато. Джон­сон… Кэрол… Менке… Лица и фамилии уходили в область воспоминаний.

Вечер 18 сентября застал Шеля на пограничной станции в ФРГ. Паровоз отъехал на запасной путь, чтобы пополнить запас воды. Железнодорожные рабочие простукивали оси, проверяли вентили и соединения. «Orangen! Zigaretten! Соса-соlа!» [33] — выкрикивал разносчик, подталкивая перед собой большую никелированную тележку.

33

Апельсины! Сигареты! Кока-кола! (нем.).

Шель проснулся и широко зевнул. В купе было душно и накурено. Он выглянул в окно и прочитал название станции: Гельмштадт.

— Боже мой! — вздохнула сидящая напротив него нем­ка. — Я страшно волнуюсь. Я еще никогда не была на той стороне.

В распахнутых дверях появились двое таможенников в мундирах.

— Добрый вечер! Приготовьте паспорта! Просматривая документы Шеля, один из таможенников задержался взглядом на его фотографии и фамилии; потом оглядел поляка с ног до головы и, повернувшись, шепнул что-то товарищу. Тот вошел в купе, внимательно проверил паспорт и вернул его Шелю.

— Попрошу открыть чемоданы! — обратился он к пасса­жирам.

Таможенники бегло осмотрели багаж всех путешествен­ников, чемодан же журналиста перерыли до дна. Не найдя ничего подозрительного, они удалились.

Час отъезда миновал, а поезд все еще стоял на станции. Шель начал волноваться. Преграды со стороны властей мо­гли помешать осуществлению тщательно разработанного плана.

Сумрак сгущался, в вагонах зажгли свет. Наконец, с де­сятиминутным опозданием, к непрерывным призывам разнос­чика присоединились возгласы кондукторов:

— Закрывайте двери! Поезд трогается!

Оказавшись за пределами Гельмштадта, Шель почувство­вал приятное облегчение. Он уселся поудобнее и начал вспо­минать все сначала… Уехав из Гроссвизена, он провел сутки во Франкфурте-на-Майне, а также несколько часов в Бонне.

В ночь накануне отъезда Шель не сомкнул глаз. Все сво­бодное время он посвятил составлению подробного рапорта о событиях в Гроссвизене. Ясными четкими фразами он опи­сывал причины, побудившие его предпринять поездку, посе­щение Эйхенштрассе, встречу с Джонсоном, отдельные инци­денты с Лютце, Менке, Грубером… Кончил он свой отчет словами:

«В

связи с ограниченностью срока пребывания в ФРГ, а также учитывая возможность необъективной позиции вла­стей при рассмотрении дела Джонсона — Траубе, я решил продолжить свое путешествие по первоначально намеченно­му плану и в назначенный срок вернуться в Польшу. Если возникнет необходимость в каких-нибудь дополнительных объяснениях, я пришлю их в письменном виде или, по жела­нию правительства ФРГ и с согласия правительства Поль­ской Народной Республики, вновь приеду в ФРГ, чтобы дать показания».

Воспользовавшись остановкой в Брауншвейге, Шель по­слал письмо с копией рапорта комиссару Визнеру.

Путь казался бесконечно долгим. Но вот, наконец, за окном море домов, лабиринты улиц, Шпандау-Берлин: поезд въехал под своды огромного перрона.

Шель переночевал в маленькой гостинице неподалеку от вокзала. Рано утром он заказал два телефонных разговора на девять часов: первый — с комиссаром полиции в Гросс­визене, второй — с прокуратурой того же города.

Время тянулось невыносимо медленно. Закуривая одну сигарету за другой, журналист нервно мерил шагами ма­ленький холл, ежеминутно поглядывая на часы. Ровно в де­вять телефонистка сообщила, что связь налажена. Шель быстро вошел в кабину. Ответившего ему дежурного поли­цейского он попросил позвать комиссара.

— Алло! Кто говорит? — услышал он голос Визнера.

— Ян Шель!

— Шель? Это вы! Ваш рапорт!.. Мне просто не хватает слов. Это сенсация! Где вы сейчас? Откуда звоните?

— Из Берлина.

— О! Не понимаю, как все это могло случиться! Я как раз читаю про ваш трюк с записью разговора…

— Вы получили квитанцию из камеры хранения?

— Да, она была подколота к вашему рапорту. Я послал сыщика на вокзал. Но я не могу понять, зачем она нужна. Вы можете объяснить?..

— Записав разговор, я запаковал одну из пленок и перед самым отъездом оставил ее в камере хранения в Гроссвизе­не. А квитанцию послал вам.

— Вы, кажется, сказали «одну»?

— Да. Я записал две пленки. Вторую я отдал вместе с рапортом представителю ПАП в Бонне Михалинскому с просьбой показать ее сегодня уполномоченному министер­ства юстиции. Таким способом я обезопасил себя от дальней­ших попыток фальсифицировать правду. Оспаривать подлин­ность пленки никому не удастся — я отдал ее в камеру хра­нения через несколько минут после того, как вышел из мага­зина «Херлигер».

— Вы обо всем позаботились! А Джонсон говорил, будто бы вы его агитировали… чтобы… ну, вы знаете… Мне при­шлось передать его информацию дальше.

— Я учитывал эту возможность и ее последствия и по­этому не забрал пленку с собой, а оставил ее в нашем Агент­стве Печати.

— Вы очень предусмотрительны!

— События в Гроссвизене научили меня осторожности.

— Да, да. Разумеется.

— У вас есть какие-нибудь специальные вопросы, госпо­дин комиссар?

— Вопросов у меня много, но я еще не успел вниматель­но прочитать рапорт. Кроме того, я должен отдать приказ об аресте Джонсона. У меня куча дел!

— В таком случае желаю вам… успеха!