999. Число зверя
Шрифт:
Кивнув, мальчик вновь обернулся к отцу. В воздухе повисло огромное напряжение — так в сырую погоду чувствуется предвестье грозы.
Мальчик: Не смей меня больше бить.
Он стоял у стены, высоко держа голову, излучая новообретенную силу.
Отец: Чего-о?
Мальчик: Не смей меня бить. Ты не имеешь права. Я ничего плохого не сделал и мне надоело, что ты мне все какую-то вину навязываешь.
Отец:
Мальчик: Нет! Не выпорешь! Я тебе не дамся!
Ухмыльнувшись, отец переступил с ноги на ногу, опустив руки по бокам точно готовился к драке.
Отец: Футы-нуты! Или в тебе вдруг мужик проснулся? Долго же он спал!
Мальчик: Школу я не брошу. И ты меня не заставишь. У меня есть кое-какие планы на дальнейшую жизнь, а если я брошу школу, они не осуществятся.
Отец, несколько опешив, молча воззрился на сына.
Мальчик: Я хочу кое-чего достигнуть в жизни… того, чего ты никогда не достигнешь.
Отец: Это еще что за паскудные намеки?
Мальчик: Папа, заруби себе на носу. Я не собираюсь отдуваться за чужую жизнь… я отвечаю только за свою. А за твою я и тем более не отвечаю. Я не могу прожить твою жизнь за тебя — но свою я проживу по-своему.
Отец (растерянно): Слушай ты, засранец…
Мальчик: Нет, папа. По-моему, твоя очередь слушать. Попробуй меня выслушать хоть раз в жизни.
Повернувшись спиной, мальчик направился к центральной двери, взялся за ручку…
Мальчик: Пойду немного прогуляюсь.
И ушел со сцены. Отец так и остался стоять, онемевший, утративший власть над сыном.
Доминик опустился в кресло, а сцена меж тем моментально погрузилась в сумрак, персонажи и реквизит растворились в темноте.
В одно мгновение декорации исчезли. Все тело Доминика напряглось, в ушах у него стоял шум, похожий на рокот прибоя. Он чувствовал себя так, словно только что пробудился от сна. Но Доминик знал: то был не сон.
Воспоминание?
Возможно. Но в этот момент, сидя во тьме, он обнаружил, что воспоминаний у него нет. А семейный скандал, только что разыгравшийся на его глазах, — лишь вырванный из контекста момент, нечто вечное, что испокон веков мотается по волнам времени. Событие, существующее вне времени.
"ДА ЧТО СО МНОЙ ТАКОЕ?" — этот мысленный вопрос разъедал Доминика, как концентрированная кислота, вселяя в него безотчетную панику. Встав с кресла, он понял, что надо срочно уходить. И направился к выходу из зала, приказав себе не оглядываться на темную сцену.
В освещенном фойе ему сразу полегчало. Страхи и безумные мысли отступали. Ничего. Надо просто вернуться домой. Зашагав к выходу,
— Мистер Кейзен! — раздался знакомый голос. — Что это вы так припозднились?
Обернувшись, Доминик увидел, что у двери своего кабинета стоит Боб Игер, администратор "Барклайки".
— А, Боб, привет. Я тут… Так, кое-что повторял. Вот собираюсь уходить.
Игер с усмешкой погладил свою бороду.
— Нервы расшалились из-за премьеры, верно? Дело житейское.
Доминик неловко улыбнулся.
— Да, ничего нет хуже премьеры…
— А знаете, мистер Кейзен, вы сыграли отлично. Высший класс.
— Правда?
Игер с улыбкой кивнул.
— Хорошо, поверю вам на слово, — проговорил Доминик. — Ну что ж, двину-ка я домой. Доброй ночи.
Вернувшись в свой особняк, он обнаружил, что не может сомкнуть глаз. Его грызло ужасное ощущение, будто стряслась какая-то беда, будто что-то в его жизни поломалось, но что? С чашкой растворимого кофе он забрел в свой кабинет, где на огромном, заваленном всякой ерундой столе Ждали пишущая машинка и толстая рукопись.
Он сел за стол и решил вновь повозиться с пьесой, которую пытался писать. Каждый актер мнит себя драматургом, верно ведь? Мысли заметались в голове, и Доминик принялся печатать. Лег он в ту ночь совсем поздно.
На следующий вечер спектакль прошел лучше, чем вчерашняя премьера, но все равно казался еще сыроватым. Доминик играл Алана в "Лимонном небе" Уилсона. Режиссер был доволен созданным им образом, но Доминик знал — можно было бы и лучше. Давным-давно он понял на опыте, что недостаточно понравиться публике — важнее понравиться самом себе.
Он остался у себя в гримерке, предаваясь ничегонеделанию, выжидая, пока все разойдутся. Остальные актеры решили еще посидеть в их любимом бистро. Доминик вежливо отказался. Светская жизнь никуда не денется. Сегодня его, как магнитом, тянуло вернуться назад в театр, назад в эту темную пустоту, где добывается и пропадает прахом слава. Он и сам не понимал, что заставило его задержаться. Но его одолевали чувства, а точнее, воспоминания. Возможно, то были сны… или воспоминания о снах… Или…
Он и сам не понимал, что с ним такое, но отчетливо знал: ответ ждет его в сумраке зрительного зала.
Наконец народ рассосался, и Доминик, покинув гримерку, направился окольным путем в зал. Войдя со стороны фойе, он обнаружил, что никого не видно — даже Сэм куда-то запропал. И ни одного огня — только светящиеся зеленым надписи "ВЫХОД". Шагая по центральному проходу, он почувствовал себя как в заброшенном соборе. Темнота Сгущалась вокруг него, как густой туман, голова невесть от чего слегка кружилась. Окруженный со всех сторон бескрайним морем пустых кресел, он увидел за раздвинутым занавесом на сцене смутные очертания декораций — современного особняка в пригороде калифорнийского города Эль-Кахон.