999. Имя зверя
Шрифт:
— Вполне возможно. Он похоронен на семейном кладбище в дальнем конце участка. — Максон взглянул на часы. — Ну, меня ждут в другом месте. Я заеду завтра вечером, и мы займемся всякими формальностями, в частности, вашим банковским счетом.
— А… Нельзя ли заняться ими днем? Без этого бешеного света?
— Сожалею, Харлоу. До завтрашнего вечера у меня просто нет ни минуты свободной.
— Я не знал… Ну, так завтра вечером. А когда точно?
— Скажем, в восемь?
— Мне подходит.
— Ах да! — сказал Максон, пошарив в кармане пиджака. — Это ваши. — Он протянул Харлоу кольцо с ключами. — Ну, я пойду. Спокойной ночи.
— Погодите!
— Это недалеко, — ответил Максон. — А мне невредно размять ноги.
Харлоу следил, как нотариус удаляется по подъездной дороге. Хотя луна по-прежнему сияла, он, казалось, растворился среди теней. Когда Максон исчез из виду, Харлоу закрыл дверь и вернулся внутрь озаренного светом дома.
Следующие три дня Харлоу знакомился с домом и участком площадью пятьдесят четыре акра. Отыскал семейное кладбище, нашел в рощице к северу развалины старой хижины, немножко посидел в занесенной снегом беседке, озирая свой новый мир. И все это время он размышлял о своем будущем. Впервые в жизни у Харлоу появились деньги. Нет, конечно, бродягой он не был никогда, но вот иметь — практически ничего не имел, даже родственников — ни матери, ни отца, ни приемных родителей, и воспитывался (если тут подходит это слово) в детском приюте. И вот теперь все это изменилось: у него появились родственники, которых, правда, он никогда не видел, но тем не менее родственники, похороненные здесь же рядом на довольно обширном семейном кладбище, где на многих могильных плитах не было ни дат, ни имен. И пусть: благодаря одному из них, прежде неведомому ему двоюродному дедушке, теперь он мог тратить деньги не считая. Ему двадцать пять, он достаточно богат, а от него требуется просто жить в этом чудесном доме… то есть доме, который станет чудесным, как только он избавится от этого бешеного света — он решил последовать совету Максона и вернуть дому его былой изысканный уют. А потом он сможет подумать и о том, чтобы найти какое-нибудь занятие, сделать карьеру, хотя Максон и сказал, что ему больше никогда не придется работать.
Он нанял экономку и кухарку, но они отказались оставаться в доме на ночь, жалуясь, что свет уж слишком яркий. Однако Харлоу подозревал, что дело не только в этом, — он часто замечал, как они о чем-то шепчутся, а кухарка, католичка с латиноамериканской кровью в жилах, часто осеняла себя крестным знамением.
Хотя монтеры, краснодеревщики и специалист по интерьерам трудились полные рабочие дни, потребовалось почти три месяца, чтобы дом Харлоу обрел нормальный вид. Световые панели были убраны, стены и потолки отремонтированы, нормальные розетки и выключатели установлены, бешеный свет сменился мягким сиянием изящных ламп, стеклянную мебель заменила дубовая. Жуткую пластмассовую полупрозрачную мебель, посуду и прочее Харлоу пожертвовал благотворительной организации, а их место заняли сработанные со вкусом и удобные изделия. Кроме того, «БМВ» вновь превратился в нормальный автомобиль: мощные внутренние светильники были сняты, аккумуляторы с подзарядным устройством убраны из багажника. Харлоу сохранил только генератор: электричество ведь может отключиться в любую минуту.
Пока шли все эти работы, Генри, один из мастеров, сообщил, что он исправил центральный пульт.
— Это же была устарелая модель «Икс-тридцать». А она с приветом.
— Приветом?
— Ну, с недостатком. Просчет в схеме.
— Какой же?
— Ну, понимаете,
— Вот как?
— Ну да. Беда-то небольшая: надо было просто нажать аварийную кнопку на пульте дистанционного управления. Аварийные лампы загорелись бы и горели, пока напряжение не восстановилось бы. — Генри перекусил еще один проводок. — Ну, а «Икс-сорок» такого не допустит.
— А не случилось ли это с моим дедом? Падение напряжения, имею я в виду.
Генри пожал плечами и продолжал возиться с проводками.
Тут Харлоу позвали решить, какой узор на сервизе ему больше по вкусу.
Работа продолжалась.
И продолжалась.
Пока наконец не завершилась.
Когда последний рабочий — водопроводчик — убрал чемоданчик с инструментами в свой «пикап» и укатил, Харлоу повернулся и вошел в свой теперь уютный и удобный дом.
Прокричав всему миру, что его творение живет, ликующий Колин Клайв ухватился за край лабораторного стола и возвел глаза к небу с благоговением, торжеством и недоверчивым изумлением.
«Черт, до чего мне нравится старая киноклассика!»
Харлоу развалился в сделанном на заказ кресле перед телеэкраном, на котором сменялись черно-белые кадры. И тут…
— Какого дья…
Уголком глаза Харлоу заметил перемещение тьмы в тускло освещенной комнате, однако, когда он обернулся, то ничего не увидел, то есть ничего, кроме сплетения теней у кушетки.
«Хмм… мерцание экрана».
И все-таки у него по коже побежали мурашки от неясного дурного предчувствия. В дрожащем свете — история Франкенштейна развивалась дальше — Харлоу поднялся на ноги и осмотрел затемненную комнату. Ничего. Никого. Полная пустота, если не считать мерцания и теней.
Подавив смутную тревогу, Харлоу прошел на кухню. Достал бутылку «Сэма Адамса» и сделал большой глоток. Захватив пиво с собой, он вернулся к телевизору и начал смотреть на запуск змеев в грозовые пронизанные молниями тучи.
Прошла ничем особенным не отмеченная неделя, потом вторая. Но на третьей Харлоу по вечерам все чаще краешком глаза замечал какое-то быстрое движение, однако, взглянув прямо, видел только лежащие тени.
И снова он ощущал неясную тревогу.
Теперь Харлоу приближался к неосвещенным комнатам с легким трепетом.
«Иди же, идиот! Бояться нечего. Просто инстинктивная реакция, закодированная в генах. Отрыжка эпохи пещерных людей, а может, и времени, когда мы еще не слезли с деревьев. Не страх темноты, а страх неизвестного».
И все равно он чувствовал, что нечто таится в тенях позади него или подстерегает в тенях впереди.
«Черт, у меня слишком разыгралось воображение!»
Потом наступила ночь, когда Харлоу в парализованном состоянии между бодрствованием и сном застонал от ужаса, потому что нечто темное стояло во тьме в ногах его кровати, черное на черном — нечто зловещее, нечто безмолвное, нечто следящее за ним.
Сердце у него отчаянно колотилось, он обливался потом, его стоны переходили в испуганные завывания, но тут Харлоу заставил себя полностью проснуться и, задыхаясь, начал нашаривать выключатель лампы на тумбочке, наконец нашел его, включил свет и не увидел никого и ничего — вообще ничего в ногах своей кровати.