999999999 жизни
Шрифт:
— Если вы проголодались, — снова дежурная улыбка от медсестры, — То наша столовая работает круглосуточно. Ваша оплата предполагает стандартное четырёхразовое питание, однако, если вы хотите чего-то, что не входит в наше меню – при отсутствии противопоказаний от врача, разумеется – то за отдельную плату...
— Нет, спасибо, — поморщился я, садясь на кровати. Голова всё ещё трещала, кажется, про сотрясение – это всерьёз. — Я уже понял, какая у вас офигенно крутая платная больница, но есть что-то не хочется.
А ведь должно бы хотеться. Когда я
— Как скажете, - медсестра вышла из палаты и прикрыла за собой дверь.
Ну, ладно.
Аккуратно держась за кровать – я отлично знал, как после такого может закружиться голова – я встал. Ага, вон и моя сумка со скудными вещами – аккуратно уложена в прикроватную тумбочку. А вот одежды не вижу. Только сейчас я обратил внимание, что на мне – больничная пижама.
Белая, разумеется.
Итак, кто же оплатил мне всю эту белую-белую роскошь? Вряд ли это просто случайный прохожий решил выступить неожиданным меценатом. Вывод напрашивался сам собой.
Лика. У неё и денег легко хватило бы на элитную больницу, вот только... почему?
Я всё ещё был зол из-за того, что она «не узнала» меня на выступлении. Из-за того, что она рассказала, из-за слов о её ненаглядном Паше, которые она повела дальше. Но если это она – то, значит, почему-то она захотела это сделать?
Отдать долг? Не чувствовать себя виноватой и как будто должной? Глупо. Можно подумать, я понимал, что делаю тогда. Мне было двенадцать, и я просто не хотел, чтобы моя единственная подруга часто болела. Как работают мои силы, какими последствиями это чревато... я ведь и понятия не имел. Сделал бы я то же самое, знай то, что знаю сейчас?
Я до сих пор размышлял над этим вопросом.
Ладно. Можно сколько угодно хорохорится тем, что я скоро сдохну и мне уже ничего не нужно, но суточная голодовка всё-таки давала о себе знать. Пожалуй, стоило и правда заглянуть в их столовую. Сунув ноги в тапки, стоящие у кровати (ну хотя бы они не белые – видимо, решили, что «белые тапочки» в больнице выглядят слишком двусмысленно), я вышел из палаты.
Узкий коридор, несколько дверей – точно таких же, как и моя, только с другими номерами. Разумеется, в коридоре было пусто. Поздний час, и за окном уже уверенная темнота, сгустившаяся за те минуты, что я размышлял. Откуда-то доносился неразборчивый шум телевизора. Кажется, они тут во всех палатах – в моей точно висел, правда, пульта я не видел. Ну и шут бы с ним.
Ага, номер моей палаты – восемь. Не перепутать, когда буду возвращаться. Прикрыв дверь, я двинулся дальше – и метров через десять, за поворотом, увидел сидящую за столом медсестру, уже постарше. При виде меня она отложила кроссворд и услужливо подняла голову:
— Вы что-то хотели?
Блин, это непривычно. В моём представлении медсестра, особенно в возрасте – это суровая тётка, которая говорит таким тоном, будто вот-вот поставит тебя в угол, на горох, или начнёт продавать пирожки на вокзале. По крайней мере, такими были все, кого я видел... до сих пор.
— Да, —
— О, — дружелюбно, даже чересчур дружелюбно улыбнулась она. — Здесь близко. Позвольте, я вас провожу.
А что, я так плохо выгляжу? То есть, да, конечно, я ОЧЕНЬ плохо выгляжу, но уж ходить-то я умею и сам.
— Давайте, - сдался я. – Провожайте.
Столовая тоже выглядела не как привычная мне больничная столовая – о, сколько я времени в таких провёл! – а скорее как средней руки кафетерий. За стойкой скучала буфетчица, или как она тут называется; увидев меня, та тоже ожила.
— Добрый вечер! – их тут, кажется, заставляют улыбаться. И всё-таки, сколько эта идиллия умирающего лебедя стоила? – Простите, а как ваши имя и фамилия?
Ого. А с каких это пор для того, чтобы поесть, нужно познакомиться?
— Иван Свердлов, — представился я. – А что?
Буфетчица, облачённая, разумеется, во всё белое, словно ангел скалки и поварёшки, пробежалась глазами по лежащему перед ней листку.
— Извините, — чуть смущённо призналась она. – Я не вижу вас в списке. Вы, должно быть, недавно поступили?
— Пару часов, — я всё ещё не понимал. – Если я у вас на довольствии только с завтрашнего дня...
— Нет-нет, просто противопоказания, — она поглядела на меня ещё более смущённо. — Понимаете, большую часть блюд я просто не могу вам дать без разрешения врача. Только самое основное и лёгкое...
— Давайте самое основное и лёгкое, — я с некоторым сожалением поглядел на аппетитные блюда на «витрине». – Ну, или потерплю до утра.
— А, — дверь кафетерия открылась, и на пороге показался человек лет пятидесяти в халате, крепкий, но не толстый, с тонкой папкой под мышкой. – Свердлов, вот вы где. Это хорошо, что у вас проснулся аппетит... наверное.
— О, — я обернулся на него. — Вы доктор, надо полагать?
— Да. Степан Витальевич, — представился он. — Могу я поговорить с вами один на один?
Я пожал плечами и вновь посмотрел на буфетчицу.
— Конечно. А потом уже поем. Если вы мне разрешите, надеюсь.
— Да-да, разумеется, противопоказаний нет... – он махнул своей папкой. – Давайте пройдём к вам в палату.
Хм. А почему бы не говорить прямо тут? Я и так знаю, что ничего хорошего он мне не скажет.
Но чем спорить, иногда проще согласится – особенно, когда не принципиально. Мы вновь прошли в восьмую палату. Прикрыв дверь, он вздохнул и поглядел на меня.
— Свердлов, Свердлов... не люблю говорить такие вещи...
— Я скоро умру, — кивнул я. – Это не сюрприз. Я знаю, знаю уже давно и крепко. Не могу сказать, что очень рад, но, по крайней мере, уже дошёл до стадии принятия.
— Это понятно, что вы были в курсе – на таком сроке чернокровия трудно было не знать о болезни, — он пролистал тонкую папку. – Но всё-таки. Внезапный выброс скверны в организме – больше обычного... ускорил процесс.
— И сколько у меня времени? – моментально сообразил я, к чему он клонит.