А было так… Семидесятые: анфас и профиль
Шрифт:
Конечно, и в биографии советского человека тоже могло произойти нечто необычное, не стандартное, что принципиально изменило бы его жизнь, а заодно, возможно, и доходы. Ну, скажем, инженер мог стать режиссером, как Элем Климов – постановщик мощных, неординарных картин, в том числе «Прощания», имеющего, кстати, непосредственное отношение к нашей теме. Ну, или более типичное для нашей страны явление: врач, ставший писателем, как Василий Аксенов. Но все это к общему тренду семидесятых отношение имело очень отдаленное. А, в большой степени, семидесятые максимально усилили ощущение плановости, предопределенности, а потому, часто – безысходности, скуки и тоски.
Ответ на вопрос: хорошо или плохо, что жизнь, в том числе и профессиональная, подавляющего большинства обычных советских граждан, была предначертана
По сути, для очень многих работа стала всего лишь обязательным, но нудным, скучным, неинтересным и бесперспективным делом. Логика той жизни была проста и, в общем, по-своему стройна. Деньги, конечно, нужны, но зарплату, как правило правда низкую, все равно, дадут. Пусть и на десять рублей меньше, чем где-то там – за другим забором другого предприятия. А на это – и жизнь спокойней, и начальство добрее, и от дома недалеко. А проявлять инициативу в такой – заранее распланированной схеме, смысла не много. Принципиально ничего изменить, все равно, не получится. И ведь к семидесятым выросло целое поколение людей, кому и голову не приходило что-нибудь менять. В определенной мере – все всех устраивало: «Мы делаем вид… И они делают вид…».
«Работу свою ненавижу», – хоть и в нервном порыве, но искренне и абсолютно типично, в духе эпохи воскликнула героиня фильма «Родня» Никиты Михалкова Нина (1981 г.), сыгранная Светланой Крючковой. А ведь Нина, как раз пример работы советских социальных лифтов – выбралась из деревни в небольшой город, зубрила, закончила, работает. У нее есть вполне приличная по советским меркам квартира. Но во всей ее неуклюжей жизни, работа занимает уж точно самое последнее, ничтожное место и одновременно является одним из главных раздражающих факторов. Тут и так личная жизнь не получается, а еще надо и на ненавистную работу ходить!
И, в общем-то, сидящих в зрительном зале, в большинстве своем, это резкое, особенно если вспомнить романтический пафос фильмов шестидесятых, высказывание типичной советской героини отнюдь не шокировало. В тех – оттепельных картинах тоже, конечно, были тунеядцы и бездельники. Но они представали исключениями, даже в каком-то (путь и мягком) смысле отщепенцами. А теперь ведь в душе многие ощущали примерно тоже, что михалковская Нина из «Родни». На работе они тоже отбывали положенные часы без особого, мягко говоря, энтузиазма. Делали то, что необходимо, как говаривали тогда «от сих до сих». И, конечно, свято соблюдали трудовую дисциплину. В том смысле, что обеденное время – свято (помните у Ильфа и Петрова возмущенное: «Товарищ! Вы что не видите: я закусываю!»), а рабочее место покидали, как только позволял график – минуту в минуту. Кстати, в рабочем фольклоре той эпохи в последний рабочий час на вопрос: «Сколько времени?» часто отвечали: «Десять минут нашего!». Простенько, но очень характерно: рабочее время – их, то есть чужое – государственное, а вот после него наступает – свое, личное, индивидуальное – внегосударственное время.
И ведь героиня «Родни» говорит-то не о тяжелом и монотонном физическом труде, о ненависти к которому писал еще Варлаам Шаламов. Она – не укладывает шпалы, не дворник, не каменщик, не ткачиха. Нина толкует о вполне «интеллигентной» – конторской службе. К слову, работу на сборочном конвейере на заводе никто на всю жизнь и не планировал. Хотя в литературе и кино были попытки романтизировать даже и это дело. Высшим конвейерным счастьем становилось освоение ни одной, а нескольких операций, скажем, по сборке часов. Но даже в этой конструкции положительным примером, почти идеалом был, все-таки, мастер, дефилирующий вдоль конвейера, все контролирующий и всем помогающий. Правда, тяжелого, малоквалифицированного, неинтересного и бесперспективного с точки зрения профессионального роста труда, конечно, и без конвейеров в их классическом виде хватало. Но речь в данном случае
Ну, например, советские люди – работники заводов и фабрик часто знали (и не могли не знать!), что их продукция в магазинах не пользуется спросом, вызывает у покупателей (таких же, в общем, как они сами, граждан) иронию, презрение, а иногда и просто уже и злость. Но социалистическая плановая экономика, сама по себе – просто по определению, не подразумевала конкуренции, как стимула, зато подразумевала выпуск миллионов ботинок, пальто и всего прочего для выполнения и даже перевыполнения плана. То есть, как говаривали в те времена «для галочки». Именно за это давали премии и иные блага, награждали орденами. А реальный сбыт советские предприятия фактически не волновал. Ведь в итоге, всю эту даже довольно посредственную, а иногда и просто плохую продукцию государствo оплачивало фактически не только до продажи, но еще и до поступления в торговую сеть. А там эту продукцию в итоге ведь тоже потихоньку разбирали за неимением иной. Куда деваться-то? Приличной продукции, тем более, особенно востребованной – импортной на всех не хватит. Как писал Бродский: «Там вдалеке завод дымит, гремит железом, не нужным никому: ни пьяным, ни тверезым».
Конечно, можно было всего этого не замечать, руководствуясь постулатом: я – лично делаю свое дело добросовестно, честно, а остальное – от меня не зависит. Но все больше людей в душе прекрасно понимали, что такая логика всего лишь жалкое самоуспокоение. Тут в известной мере парадоксальным образом свою роль играло советское просветительство: граждане стали больше знать и понимать. Причем, не только про свою советскую жизнь, но и про заграничную. Ведь даже товары соцстран в СССР ценили выше собственных. Что уж говорить о капиталистических!
Еще одной и очень важной причиной отсутствия производственного энтузиазма, а подчас и простой добросовестности, была некая психологическая отстраненность человека от работы, от производства. И связано это было не только с низкими зарплатами. По идее невысокие заработки должна было компенсировать некая сопричастность с глобальной общей идеей – благосостоянием всего государства, каждый гражданин которого владеет всеми его богатствами, а значит должен радеть за общее дело. Но, несмотря на продолжающуюся всю эпоху советской власти пропаганду коллективного владения всем и вся, причастности каждого к управлению социалистическими богатствами, люди все сильнее чувствовали и все отчетливей понимали, что реально они ничем, кроме нехитрого личного имущества не владеют и, уж тем более, ничем не управляют. А лишь получают очень небольшую зарплату. Среди шуток на эту темы бытовала та, что говорила: двое взрослых с трудом могут прокормить одного ребенка. Что довольно часто, особенно в отношении молодых семей, было совершенно справедливо. Причем, размеры зарплаты, как правил, фактически не зависели от качества труда. И добросовестный работник, и бездельник, работающий, спустя рукава, были «привязаны» к одинаковым окладам и даже одинаковым премиям. Которые опять же начисляли формально, по принципу: всем понемногу.
Конечно, очевидной и неоспоримой компенсацией за низкие доходы в СССР были «привилегии», входившие в стандартный набор любого советского человека: низкая плата за коммунальные услуги, бесплатное образование и медицина, профсоюзные путевки в пансионаты и санатории со скидкой, а иногда и, вообще – бесплатные и даже бесплатное жилье. Но, справедливости ради: путевки и тем более жилье получали далеко не все. Скажем, в семьях моих родителей и близких родственников никто за все время советской власти, ни разу бесплатной квартиры не получал. Получали комнаты в коммуналках, а потом оказывались в отдельных квартирах лишь обменом или, на много лет погрузивших в долги, покупкой кооператива. Кстати, именно в семидесятые, когда на переход с одного предприятия на другое перестали смотреть косо и уничижительное «летун» (тот, кто часто меняет место работы) почти исчезло из обихода, граждане часто искали предприятие, которое хотя бы в перспективе может обеспечить жильем – крупный завод или особо уважаемый в советской иерархии НИИ.