А чем Россия не Нигерия?
Шрифт:
И в самом деле: как смело! как решительно! как революционно! Двумя абзацами товарищ Вильямс ниспроверг сразу две науки: астрономию и геологию. Ни о каком «прэцессионном обращении Земли» представители этих наук не слыхали, и оно совершенно несовместимо со всеми фактами, накопленными астрономами и геологами. Правда, в астрономии существует понятие «прЕцессия», но этим словом обозначают движение оси вращения Земли, а не планеты как таковой! Что касается перемещения полюсов, то астрономы установили, что Северный полюс действительно движется в пределах квадрата со сторонами 30 метров!
Но, хотя вильямсовская «прЭцессия» — просто галиматья, именно на этой «строго научной» основе красный академик [27] построил всю свою теорию «единого почвообразовательного процесса». По этой злополучной теории, которую больше 20 лет вынуждены были зубрить советские студенты, тундровые почвы сменяются подзолистыми (лесными),
27
Вначале, в 1928 г., Вильямс пролез в ВКП(б), и лишь тремя годами позже, при сильнейшем давлении со стороны партии, — в академики. В ту пору академики-коммунисты встречались ещё крайне редко, и партия очень заботилась об увеличении их числа.
К сведению г-на Паршева, Вильямс излучал бескрайний оптимизм в отношении будущего первого в мире социалистического государства. На основе своих мифических «прэцессий» он «доказал», что у нас климат меняется в сторону потепления, и примерно через 13-15 тысяч лет мы окажемся на экваторе. Напротив, на Северную Америку неудержимо наступает полярный холод, и через такое же время и даже несколько раньше территория США покроется льдом. Даже странно, что г-н Паршев не взял эту «теорию» Вильямса на вооружение. Но скорее всего он и Вильямса-то не читал.
Почему всё-таки в Советском Союзе процветали откровенно чуждые и враждебные науке «учения»: лысенковщина в биологии, вильямсовщина в почвоведении, марризм в языкознании? Дело не только в общих свойствах всех тоталитарных и деспотических режимов, при которых мнение начальства выступает единственным твёрдым критерием истины. Большую роль сыграли и особенности господствовавшей в СССР идеологии — марксизма-ленинизма.
Идеологию можно определить как систему общественно-политических убеждений или как способ ориентации человека в посюстороннем мире (в отличие от религии, ориентированной на вечность). Но в любом случае это не система знаний, то есть не наука. Само утверждение марксистов-ленинцев, будто они создали научную идеологию, должно настораживать. На вопрос, может ли идеология стать научной, следует отвечать примерно так же, как отвечал в известном анекдоте старшина на вопрос, летают ли крокодилы: «Летают, но низенько-низенько».
В состав идеологической мешанки временами могут попадать и некоторые элементы научных знаний, но в целом наука и идеология несовместимы. Цель науки — истина. Идеология же всегда обслуживает те или иные интересы и постоянно приносит истину в жертву этим интересам.
Однако марксизм претендовал на статус науки. Причём у бородатых основоположников — К. Маркса и Ф. Энгельса — попытка выдать свою ультралевую революционно-разрушительную идеологию за научную теорию, вероятно, не была сознательной маскировкой. Авторитет науки в середине XIX века нам сейчас трудно представить, настолько преклонялось перед ней тогдашнее образованное меньшинство. И Маркс не составлял исключения. Он с примерным трудолюбием занялся политэкономией и написал три толстых тома «Капитала» в надежде придать коммунистическому учению научное обоснование. Но фокус не удался. И дело даже не в том, что все свои основные положения Маркс и Энгельс изложили в «Манифесте Коммунистической партии» лет за 10 до того, как Маркс принялся всерьёз штудировать политэкономию. Такая последовательность применима и в науке. Сперва строится гипотеза, а потом проводят те эксперименты, которые призваны её подтвердить или опровергнуть. В современной физике такой подход безраздельно господствует. Но особенность марксистского учения в том, что оно принципиально непроверяемо: нет такого эксперимента, отрицательный результат которого послужил бы в глазах марксистов опровержением их теории. Отрицательных результатов в ходе марксистских экспериментов в различных странах получена тьма, но коммунистов это нисколько не задевает — знай талдычат своё. Таким образом, марксизм к науке никакого отношения не имеет, но под неё косит. То есть представляет собой характерный образчик лженауки.
На деле марксистское учение, особенно в его ленинско-сталинской разновидности, всецело держится на вере. Но этот факт коммунисты всегда старались тщательно скрывать. Более того, искренне верующие марксисты-ленинцы считали своё «передовое учение» образцом подлинной (классовой, революционной, преобразующей мир) науки. Причём чем ниже был у ленинца-сталинца образовательный уровень, тем крепче он верил в непогрешимость и научную обоснованность коммунистической идеологии. А в 1930-х годах советская партноменклатура на 60-70% состояла из людей с начальным образованием, возглавлял же её недоучившийся
И такие «революционеры» отыскались. Что объединяло Вильямса, Лысенко и им подобных, так это смелость невежества и крайняя категоричность и безапелляционность в суждениях. Они изрекали истину в последней инстанции и не считали необходимым указывать какие-либо факты в подтверждение своих завиральных идей — отчасти и потому, что таких фактов просто не существовало. Ещё одно неизменное свойство таких «народных академиков» — открытая враждебность к «чистой» (фундаментальной) науке. И Вильямс, и Лысенко твердили, что «чистая» наука бесполезна, а вот их «гениальные открытия» в кратчайшие сроки помогут производству. Конечно, чиновников это приводило в восторг. Ибо когда же отечественные чиновники не испытывали ненависти к науке и не провозглашали, что их цель — подъём производства?
Вильямс без конца повторял слово «плодородие». По его утверждению: «Плодородие — существенный признак почвы... Понятия о почве и её плодородии неразделимы. Плодородие — существенное свойство, качественный признак почвы, независимо от степени его количественного проявления» (с. 35).
Но это определение ложно. В самом деле, если плодородие существует, то как его измерить? Другого способа исчисления плодородия, кроме учёта урожая растений, просто не придумано! А это означает, что плодородие — свойство не почвы, а растения. Вообще-то, об этом свидетельствует и само русское слово «плодородие»: именно растения «рождают» плоды, и никто другой. В переносном смысле слово «плод» может относиться к животным и людям, но чтоб к почве?! Она никаких плодов не даёт.
Действительно, какая из почв «плодороднее»: чернозём, торфяник или солончак? Смотря для какого растения! Пшеница даст хороший урожай на чернозёме, но на торфяном болоте погибнет от повышенной кислотности и переувлажнения, а на солончаке — от избытка солей и нехватки влаги. Но клюква и солянка другого мнения. Клюква признает «плодородным» торф, а на чернозёме погибнет почти так же быстро, как и на солончаке. А для солянки ничего «плодороднее» солончака и придумать нельзя.
Человек уже около 12 тысяч лет выращивает злаки и привык смотреть на «плодородие» со «злаковой» точки зрения. Но такому наивному взгляду, вполне простительному для необразованных крестьян прошлых веков, не место в науке. К сожалению, некоторые наши учебники до сих пор повторяют виль-ямсовское пустословие насчёт «плодородия почв» и компостируют мозги уже нынешнему поколению студентов. К слову, известный немецкий учёный Гюнтер Кант советовал заменить понятие «плодородие почвы» понятием «здоровье почвы» [28] . И против этого трудно возразить.
28
Кант Г. Биологическое растениеводство: возможности биологических агросистем / пер. с нем. С.О. Эбель. М.: Агропромиздат, 1988. С. 8.
Итак, мы убедились, что г-н Паршев похвалил Вильямса за то, что последний заботился о повышении мнимой величины («плодородия почвы»). Но и этой сомнительной похвалы «народный академик» никоим образом не заслуживает.
Здесь стоит остановиться на единственном заметном различии, которое существовало между Вильямсом и Лысенко. Создатель «мичуринской биологии» с самого начала своей блистательной карьеры занялся более выгодной и безопасной лженаукой и к настоящей науке никакого отношения не имел. Иное дело — Вильямс, большая часть жизни которого прошла до революции. Его работы 1890-1900-х годов находились в рамках науки, хотя и не на её передовом крае. Вильямс деградировал до лжеучёного лишь при тоталитарном сталинском режиме. Но понимание того, что представляет собой подлинная наука, у Вильямса всё же наличествовало. Более того, всячески принижая и оплёвывая крупнейших русских учёных своего времени (К.Д. Глинку, К.К. Гедройца, Д.Н. Прянишникова, Н.М. Тулайкова [29] ), этот сын переселившегося в Россию американца до конца своих дней сохранял известное уважение к западной науке и кое-что оттуда заимствовал. В первую очередь — травопольные севообороты.
29
Арест Тулайкова, погибшего в ходе сталинских репрессий, по крайней мере, отчасти на совести Вильямса, который многократно публично обвинял этого крупнейшего специалиста по земледелию в засушливых районах во «вредительстве». Вместе с Тулайковым посадили и многих его сотрудников.