А чем Россия не Нигерия?

Смирнов И. Ю.

Естественная растительность степей быстро исчезала ещё во времена Докучаева, который писал: «К сожалению, теперь от типичной степной флоры... остались только жалкие лоскутки» (с. 57). Распашка, достигавшая местами 90%, вела к уничтожению свойственной чернозёму и наиболее благоприятной для удержания влаги зернистой структуры почвы. Обесструктуренный чернозём становился «лёгким достоянием ветра и смывающей деятельности всевозможных вод» (с. 88). Разрушительность весенних половодий возросла, одновременно увеличилось число оврагов. Напротив, количество постоянных, не пересыхающих летом малых речек сократилось. Росту овражной сети и уменьшению количества постоянных рек способствовала вырубка лесов как на водоразделах, так и в самих речных долинах. Едва ли не вреднее было уничтожение деревьев и кустарников по склонам оврагов, балок и речных долин. Тут вина не всегда падала на человека, иногда — на домашний

скот, но от этого не легче.

Помимо водной эрозии, в российских и украинских степях после их распашки развилась и ветровая эрозия. Сильнейшие бури уносили верхний слой чернозёма вместе с семенами яровых и даже ростками озимых. Чаще всего эти бури случались в бесснежную, но морозную зиму либо весной после такой зимы. Крестьяне при этом чаще всего теряли весь урожай. Хотя изредка бывало и так, что на поле, засеянном пшеницей, вырастал овёс или ячмень, принесённый ветром с чужого, иногда отдалённого поля.

Под влиянием таких неутешительных фактов и особенно катастрофического неурожая 1891 года, вызвавшего массовый голод, Докучаев писал: «...если присоединить сюда не подлежащий сомнению, хотя и не вполне исследованный факт почти повсеместного выпахивания, а следовательно, и медленного истощения наших почв, в том числе и чернозёма, то для нас сделается вполне понятным, что организм, как бы он ни был хорошо сложен, какими бы высокими природными качествами он ни был одарён, но раз, благодаря худому уходу, неправильному питанию, непомерному труду, его силы надорваны, истощены, он уже не в состоянии правильно работать, на него нельзя положиться, он может сильно пострадать от малейшей случайности, которую при другом, более нормальном состоянии он легко бы перенёс или, во всяком случае, существенно не пострадал бы и быстро справился. Именно как раз в таком надорванном, надломленном, ненормальном состоянии находится наше южное степное земледелие, уже и теперь, по общему признанию, являющееся биржевой игрой, азартность которой с каждым годом, конечно, должна увеличиваться» (с. 89).

Увы, время внесло в эти суждения учёного свои поправки. По современным меркам состояние чернозёма во времена Докучаева следует признать ещё почти совершенно здоровым. Почвоведы нашего времени берут докучаевские описания за эталон, с которым они сравнивают современное состояние почв. К сожалению, за прошедшее столетие оно существенно, качественно ухудшилось.

Однако как в дореволюционный период, так и в первые 40 лет существования советского режима разрушение чернозёмов шло сравнительно медленно. Перелом наступил в годы хрущёвской кукурузной кампании. Деградация самых ценных в мире почв резко ускорилась. Причины этого прискорбного явления объяснены выше. Если воспользоваться любимым выражением другого политика, «процесс пошёл». И он отнюдь не остановился после свержения Хрущёва и прекращения выдержанной в стиле глуповских градоначальников кампании по повсеместному насаждению кукурузы.

НОВАЯ НАПАСТЬ — ИНТЕНСИВНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

Но почему? Ведь, казалось бы, произошёл частичный поворот к здравому смыслу. Увы, это нам только почудилось. А сущность и видимость, как скажет любой философ, совсем не одно и то же.

Сущность советской аграрной политики 1970-1980-х годов можно охарактеризовать как закапывание в землю нефтедолларов. Разумеется, сельскому хозяйству доставалась очень небольшая их доля, но и это было кое-что. Уж больно высоки тогда были цены на нефть: в пересчёте на нынешние, изрядно подешевевшие, доллары — 60-70 баксов за баррель. И цены не взлетали на считанные месяцы, а устойчиво держались на этом уровне!

По видимости же в стране внедрялись интенсивные технологии. Кричали об этом громко. Но нам надо спокойно и трезво разобраться в том, что такое интенсивное сельское хозяйство и насколько оно соответствует природным и экономическим условиям нашей страны.

Существуют две разновидности интенсивного сельского хозяйства: трудоёмкое и капиталоёмкое. Первое возможно только в странах с высокой плотностью сельского населения и дешёвой рабочей силой. Такими государствами являются прежде всего Китай, Индия, Индонезия. В бывшем СССР сходные условия существовали только в Средней Азии, особенно в Узбекистане. Для России такая модель развития в принципе невозможна: результатом правления коммунистов стало чудовищное и необратимое обезлюдение русской деревни.

Другая, более современная, разновидность интенсивного сельского хозяйства предусматривает высокие затраты капитала. Она характерна для стран Западной Европы и США. Этот путь развития сельского хозяйства предусматривает отличную оснащённость фермеров разнообразными и высококачественными сельскохозяйственными машинами и орудиями, внесение высоких доз минеральных удобрений, широкое

применение различных ядохимикатов (пестицидов, фунгицидов и гербицидов). При этом товарность производства очень высокая, а специализация каждого фермера обычно узкая.

Надо учесть, что страны Западной Европы вступили на путь интенсификации в значительной мере под влиянием своих климатических и почвенных условий. Климат Северо-Западной Европы (сюда можно включить Британские острова, Голландию, Бельгию, Данию, север Германии и Франции — словом, как раз ту часть Европы, которая на протяжении нескольких веков опережала по уровню экономического развития весь остальной мир) весьма влажный. Следовательно, здесь роскошные условия для поражения культурных растений грибными болезнями. Ведь грибы — не только съедобные, шляпочные, но и паразитирующие на растениях — обожают влагу. Значит, приходится применять фунгициды. Но от частых и регулярных дождей пышно растут и сорняки. И как тут обойтись без гербицидов? Почвы Западной Европы бедные, чернозёмов там нет, запасы гумуса незначительны, а потому и питательных веществ мало. И без широкого применения минеральных удобрений рассчитывать на высокие урожаи нельзя. Но высокие урожаи для западноевропейских стран превратились в настоятельную необходимость. Ведь индустриализация и урбанизация здесь начались раньше, чем в какой-либо другой части света. Притом две мировые войны и почти не прекращавшаяся международная напряжённость до и после них убеждали западноевропейские правительства в том, что рассчитывать на подвоз продуктов питания из-за морей и океанов неосновательно, нужно стремиться к самообеспечению продовольствием.

Если в Западной Европе интенсивный и капиталоёмкий путь развития сельского хозяйства был, вероятно, единственно возможным, то о США этого сказать нельзя. Это государство очень большое и притом отнюдь не перенаселённое. Даже если вычесть малолюдную Аляску, то и на основной территории США плотность населения в 3-7 раз ниже, чем в ведущих странах Западной Европы. Так что жизненного пространства там хватает, и безусловной необходимости перехода на экологически опасную дорогу интенсификации не было. И многие американцы — от независимых экспертов в области сельского хозяйства до части простых фермеров — убеждены в том, что интенсивные технологии им искусственно навязали крупные корпорации и тесно сросшаяся с ними государственная машина. Связи между госаппаратом и корпорациями в США действительно очень прочные, типичным проявлением их служит переход ушедших в отставку госчиновников на доходные должности в крупных компаниях. Иногда при этом зарплата возрастает во много раз. И потому корпорации и государство в Америке в четыре руки работают над тем, как бы не допустить массового отказа фермеров от ядохимикатов. Ведь тогда гиганты химической промышленности, вроде печально знаменитой «Монсанто», непременно вылетят в трубу. Правда, банкротство «Монсанто» неизбежно привело бы к улучшению здоровья американских граждан, а заодно и жителей многих других стран мира. Но мы уже рассмотрели показатели средней продолжительности жизни и знаем, что в США здоровье населения стоит не на первом месте. Этим американская модель развития как раз и отличается от японской, шведской или — зачем так далеко ходить? — канадской.

Но всё это их проблемы. А нам пора вернуться к нашим бедам. Из сказанного выше следует, что в России (имею в виду и РСФСР 1970-1980-х годов, и современную Россию) никаких природных, демографических и экономических предпосылок для внедрения интенсивных технологий не было и нет. Природные условия этого не требуют: земля наша велика и (в чернозёмной полосе, а также кое-где за её пределами) обильна, а населения, увы, немного. Рабочих рук в деревне мало, а из имеющейся рабсилы изрядная часть, к несчастью, сильно пьёт. Это называется «Смерть интенсивным технологиям!». Ожидать, что пьяный тракторист качественно выполнит ту или иную работу, по меньшей мере, наивно. А трезвого зачастую найти не удаётся.

Кстати, некоторые российские интеллигенты почему-то считают, что пьянство — это некое врождённое и неискоренимое свойство русского народа. Такой взгляд необходимо признать абсолютно ложным. Про Швецию XVIII века мы уже читали и при этом знаем, что сейчас там пьяниц и алкоголиков совсем немного. А вот что писал А.И. Герцен об Англии XIX века: «Английская толпа груба, многочисленные сборища её не обходятся без драк, без пьяных, без всякого рода отвратительных сцен и, главное, без организованного на огромную скалу воровства» [32] .

32

Герцен А.И. Былое и думы. Л.: ОГИЗ ; Гос. изд-во художественной литературы, 1946. С. 659.