А ЧЕМ РОССИЯ НЕ НИГЕРИЯ?

Смирнов Иван Юрьевич

Но, помимо смены поколений и утраты былых крестьянских традиций, су­ществовало и другое качественное отличие посткоммунистической России от постмаоистского Китая. В китайских «красных коммунах» механизация почти отсутствовала. В наших же совхозах и колхозах техники было доволь­но много, правда, зачастую ржавой и неисправной. Но и количество исправ­ных машин, тракторов, комбайнов составляло на начало 1990-х немалую ве­личину. Вставал неизбежный вопрос: а можно ли это поделить? И нужно ли? А ведь во владении колхозов и совхозов находились ещё где животноводчес­кие фермы и целые комплексы (те самые нелепые «коровьи дворцы»), где теп­лицы, где подсобные цеха по переработке продукции, где холодильники... Так, может, стоявшая перед реформаторами задача в самом деле оказалась нераз­решимой, и потому они отступили?

Нет!

Это неправда. Потому что нельзя сказать, будто отсутствовали нара­ботки, как и во что можно преобразовать колхозы и совхозы.

В 1992 году Виктор Анатольевич Гулов защитил кандидатскую диссерта­цию на интересующую нас тему: «Реформирование колхозов в условиях пере­хода к рыночной экономике». Гулов — не теоретик, а практик. Он сам руко­водил реформированием двух колхозов: «Победы» в Матвеево-Курганском районе Ростовской области и «Зари» в Медынском районе Калужской облас­ти. И осуществил в этих хозяйствах две разные схемы преобразований.

В «Победе» Гулов организовал сеть внутрихозяйственных кооперативов. Они создавались на базе населённых пунктов, к которым были привязаны се­вообороты и животноводческие постройки. Всех кооперативов получилось 24, из них 5 растениеводческих, 6 животноводческих, 6 по обслуживанию ос­новного производства (ремонтно-технический, транспортный, строительный, нефтепродуктовый и др.) и 6 в сфере социально-бытового обеспечения (сто­ловая, детсад, бытовой комбинат и т.д.). Все кооперативы продавали друг дру­гу свою продукцию по ценам реализации. 24-м стал кооператив общехозяй­ственного управления. Его численность сократилась до 12 человек, тогда как раньше контора колхоза «Победа» насчитывала 47 душ. Но надо полагать, что именно эта сторона реформ активно не понравилась вышестоящим чиновни­кам: а ну как их самих сократят вчетверо? Во всяком случае, несмотря на рост в реформированном хозяйстве урожаев, надоев и рентабельности, чиновники распространять опыт «Победы» не стали.

Конечно, насаждать его повсеместно было бы нелепо. Россия велика, и местные условия в нашей стране крайне разнообразны. Вот и в «Заре», пре­имущественно животноводческом колхозе средней полосы, попытка Гулова воспроизвести опыт «Победы», по его собственному признанию, «положи­тельного результата не принесла» (уже за одно это признание Гулов достоин уважения!). Здесь пришлось искать несколько иной путь. В рамках колхоза, переименованного в союз крестьянских хозяйств, создали 8 «межсемейных» крестьянских хозяйств, по сути — малых кооперативов. В отличие от ростов­ского варианта в такие кооперативы входили семьи, а не отдельные лица. Семь из 8 «межсемейных» хозяйств насчитывают от 2 до 5 семей и, следова­тельно, приближаются к естественным для средней полосы России размерам деревни (что мы обсуждали выше). В самостоятельные кооперативы преврати­лись ремонтная мастерская, нефтебаза, механизированный ток, газовое хозяй­ство, столовая, детсад, дом культуры. Правда, в «Заре» было два животновод­ческих комплекса из разряда печально знаменитых «коровьих дворцов». Даже изобретательный Гулов не придумал, что с ними делать, хотя и предоставил им статус малых предприятий. Дадим слово ему самому: «...крупные животно­водческие фермы и комплексы не вписываются в задуманную систему рефор­мирования хозяйства, поскольку ответственность каждого члена большого

трудового коллектива за использования средств производства и результаты труда остаётся расплывчатой»1.

Так что планы преобразования колхозов и совхозов в начале 1990-х годов существовали. Один только Гулов предлагал два различных варианта в зависи­мости от местных условий. Были и другие идеи, например исходившие от си­бирских учёных. Но «реформаторы» не востребовали ни одну из них.

Получается настоящее зазеркалье! «Радикальные реформаторы» не прово­дят, по крайней мере в сельском хозяйстве, никаких реформ. И не потому, что не могут, а потому, что не хотят. А их противники твердят, что обвал сельско­го хозяйства произошёл из-за «радикальных реформ».

ПАКТ МОРО — БЕРЛИНГУЭРА: РУССКОЕ ИЗДАНИЕ?

Одна из причин бездействия «реформаторов» достаточно очевидна. Един­ственной «реформой», которую они проводили с подлинным энтузиазмом, бы­ла приватизация. Применительно к России это слово желательно писать с бук­вой «х», поскольку такое написание лучше отражает

суть дела. «Реформато­ры» не могли не знать о дотационности сельского хозяйства в развитых странах и на этом основании делали вывод, что и в России в этой сфере нель­зя рассчитывать на высокие доходы. А потому сельское хозяйство их просто не интересовало. То ли дело нефть и газ!

Но следует ли считать эту причину нулевого варианта реформ единствен­ной? Уверенности в этом нет. Есть целый ряд оснований думать, что в России 1990-х годов действовало соглашение, аналогичное итальянскому пакту Мо­ро — Берлингуэра.

1 Гулов В.А. Реформирование колхозов в условиях перехода к рыночной экономике : Автореф. дис. ... канд. экон. наук. М., 1992. С. 16.

Напомню: сделка между премьер-министром Италии и одновременно пред­седателем христианско-демократической партии (ХДП) Альдо Моро и генсе­ком итальянской компартии (ИКП) Энрике Берлингуэром была заключена в 1974 году. В соответствии с этим тайным соглашением компартия отказыва­лась от «раскачивания лодки» и из непримиримой оппозиции превращалась во вполне лояльную. Заодно коммунисты разрывали со своей прежней — про­советской — внешнеполитической позицией. Как раз на это Берлингуэр и его соратники пошли с лёгким сердцем, поскольку после подавления советскими танками «пражской весны» СССР им действительно разонравился. Но по­скольку рассчитывать на советскую денежную помощь компартия уже больше не могла, она потребовала финансовых вливаний из иных источников. И по­лучила деньги! Схема выглядела так: правительство предоставляло субсидии

красным сельскохозяйственным кооперативам, которыми руководили члены ИКП. А кооперативы жертвовали часть этих денег любимой партии. Так пра­вительство взяло на себя финансирование компартии, на словах всё ещё ре­шительно оппозиционной.

В итоге все остались довольны. И христианско-демократические волки бы­ли сыты (а значительная часть руководства ХДП имела теснейшие связи с ма­фией, хотя о Моро этого сказать нельзя). И коммунистические овечки... тоже сыты. А что касается обмана подавляющего большинства избирателей, по привычке считавших ХДП и ИКП непримиримыми противниками, то о та­кой мелочи участники сделки вовсе не думали.

Существовал ли аналогичный договор между «партией власти» и верхуш­кой КПРФ в России 1990-х годов? Прямых доказательств пока нет. Но неко­торые косвенные основания предполагать наличие подобной сделки имеются. По какой-то необъяснимой странности за сельское хозяйство в правитель­ствах Ельцина — Черномырдина с 1993 по 1998 год неизменно отвечали представители очень близкой в то время к коммунистам Аграрной партии: А. Заверюха, А. Назарчук, Г. Кулик. Следует напомнить, что аграрная фрак­ция в Госдуме 1995-1999 годов существовала только благодаря тому, что ком­мунисты делегировали в неё внушительную группу своих депутатов. Так что распределение субсидий и кредитов для сельскохозяйственных предприя­тий — пусть и небольших по размерам — находилось всецело в ведении дру­жественных компартии чиновников. Попадала ли часть этих денег в партий­ную кассу? Исключать такую возможность не стоит, тем более что, по свиде­тельству «Новой газеты», видный деятель КПРФ Илья Пономарёв в 2003 году признал, что компартия получала-таки деньги от «антинародного государ­ства». Но, во всяком случае, прокоммунистические вице-премьеры и минист­ры были полны решимости не допустить каких-либо аграрных реформ и в этом преуспели.

Если в России действительно был свой «пакт Моро — Берлингуэра», то можно с большой уверенностью вычислить время его заключения. Это ли­бо самый конец 1993-го, либо самое начало 1994-го. Именно тогда и прави­тельство Ельцина — Черномырдина, и верхушка КПРФ явно повернули от действительно жёсткого противостояния к «номенклатурному примире­нию».

Вряд ли нужно объяснять, что судьба отечественного сельского хозяйства обе стороны мало интересовала. «Партия власти» мечтала о «стабильности» и беспрепятственном проведении «прихватизации». Коммунисты считали, что при сохранении колхозно-совхозного строя голоса сельского населения на выборах им обеспечены. Ведь ни для кого не тайна, что большинство сель­ских избирателей голосует так, как прикажет начальство. А колхозное и сов­хозное начальство тогда было сплошь красным. Вот только расчёт коммунис­