А что же будет со мной?

Чейз Джеймс Хэдли

«Работа тяжелая? Подумаешь, – сказал я себе, потянувшись за сигаретой, – да чтобы я отказался от таких денег, работа должна быть просто чертовски тяжелой».

Кое-как проползли два дня, а потом я получил от Ольсона пухлый конверт. Его принесли, когда мой старик собирался в банк. Он поднялся ко мне, постучал в дверь и вошел. Я только что проснулся и чувствовал себя препогано. Ночка накануне выдалась бурная.

Я водил Сьюзи Доусон в ночной клуб «Таверна», и мы напились там вдрызг. Потом до трех ночи болтались на каком-то пустыре, а потом я каким-то образом ухитрился

проводить ее домой и сам кое-как дополз до постели.

Я моргал, глядя на старика и чувствуя, как пульсирует в голове. В глазах двоилось, а это означало, что накануне я упился до поросячьего визга. Отец казался очень высоким, очень худым и очень усталым, но доконало меня то, что их было двое.

– Привет, пап! – сказал я, заставляя себя сесть.

– Тебе письмо, Джек, – сказал он. – Надеюсь, это то, что ты ждешь. Мне пора уходить. Увидимся за обедом.

Я взял пухлый конверт.

– Спасибо… удачного утра. – Хотя бы это я сумел из себя выдавить.

– И тебе того же.

Я лежал, пока не услышал, как закрылась входная дверь, и только тогда разорвал конверт. В нем оказались билет первого класса на рейс до Парадиз-Сити, пятьсот долларов наличными и короткая записка, гласившая: «Встречу в аэропорту. Берни».

Я посмотрел на деньги. Изучил билет на самолет. Пятнадцать тысяч в год! Несмотря на раскалывавшуюся голову и засуху во рту, я рубанул кулаком воздух и прокричал «ура!».

Пройдя под плакатом, приглашавшим пассажиров в роскошный зал ожидания аэропорта Парадиз-Сити, я первым заметил Берни.

Его высокая, поджарая фигура узнавалась безошибочно, хотя кое-что в нем изменилось.

В следующий миг Берни тоже увидел меня, и его худое лицо осветилось улыбкой. Не той широкой, дружелюбной улыбкой, которую во Вьетнаме он приберегал специально для меня. Сейчас это была циническая улыбка человека, распрощавшегося со своими иллюзиями, но все-таки улыбка.

– Привет, Джек!

Мы обменялись рукопожатием. Рука у него была горячая и потная, настолько потная, что я украдкой вытер ладонь о штаны.

– Привет! Полковник, сколько зим, сколько лет…

– Да уж. – Он окинул меня взглядом. – Завязывай с чинами и званиями, Джек. Зови меня просто Берни. Отлично выглядишь.

– Ты тоже.

Его серые глаза словно ощупывали меня.

– Приятно слышать. Ну ладно, пошли. Будем выбираться отсюда.

Мы пересекли многолюдный зал и вышли на солнцепек. Пока мы шли, я рассматривал его. На нем была темно-синяя рубаха навыпуск, белые льняные брюки и дорогие, судя по виду, туфли. Я в своем полосатом костюмчике и стоптанных ботинках выглядел рядом с ним оборванцем.

В тени стоял белый спортивный «ягуар». Берни уселся за руль, я устроился рядом, забросив сумку назад.

– Ничего себе машинка.

– Угу. Машинка что надо. – Он бросил на меня быстрый взгляд. – Это не моя. Моего босса.

Берни вырулил на шоссе. Часы показывали десять утра, и движение на дорогах было слабое.

– Чем занимался после увольнения? – спросил он, обгоняя грузовик, полный ящиков с апельсинами.

– Ничем. Наслаждался свободой. Поселился

у своего старика. Спускал армейские денежки. Они почти кончились. Ты очень вовремя меня застал. На следующей неделе я уже собирался писать в «Локхид», спрашивать, нет ли у них для меня места.

– Но сам же ты туда не рвешься?

– Не рвусь, но есть-то нужно.

Ольсон кивнул:

– Это верно… есть всем нам нужно.

– Ну, судя по твоему виду, с едой у тебя полный порядок, да и не только с ней.

– Угу.

Он свернул с шоссе и погнал «ягуар» по грунтовке, ведущей к морю. Ярдов через сто мы подъехали к кафе-бару в деревянном домике с верандой, выходившей на длинный пляж и море за ним. Он остановил машину.

– Здесь можно поговорить, Джек, – сказал он, выходя.

Я поднялся вслед за ним по скрипучим ступеням веранды.

В кафе было пусто. Мы сели за столик, и к нам с улыбкой подошла официантка.

– Что будешь? – спросил Ольсон.

– Колу, – сказал я, хотя мне хотелось виски.

– Две колы.

Девушка ушла.

– Что, Джек, бросил пить? – поинтересовался Ольсон. – Помню, ты частенько закладывал за воротник.

– Я начинаю после шести.

– Разумно. А я теперь вообще не прикасаюсь к выпивке.

Он вынул пачку сигарет, и мы закурили. Девушка принесла нам колу, а потом удалилась.

– У меня мало времени, Джек, так что давай обрисую тебе ситуацию, – сказал Ольсон. – У меня для тебя есть работа… если ты захочешь.

– Ты говорил – пятнадцать кусков. Я до сих пор под впечатлением. – Я широко улыбнулся ему. – Если бы такие деньги мне предложил кто-нибудь другой, я решил бы, что он спятил, но, если это говорит мой полковник, я весь в предвкушении.

Он отхлебнул колы и перевел взгляд на пляж.

– Я работаю у Лейна Эссекса, – сказал Ольсон и умолк.

Я вздрогнул и уставился на него. Кто же не знает Лейна Эссекса! Колоритная личность вроде Хефнера, основателя «Плейбоя», только гораздо богаче последнего. Эссекс держал ночные клубы, владел отелями во всех крупных городах мира, заправлял казино, строил жилые кварталы, имел пару нефтяных месторождений, ему принадлежала изрядная доля автомобилестроения Детройта, и говорили, что его состояние насчитывает два миллиарда долларов.

– Ничего себе! – воскликнул я. – Лейн Эссекс! Ты хочешь сказать, что предлагаешь мне работать на него?

– Именно так, Джек, если ты согласишься.

– Соглашусь? Да это же блистательный Лейн Эссекс!

– Звучит неплохо, правда? Но вот что я тебе скажу… это тяжко. Знаешь, Джек, работать на Эссекса – все равно что попасть под циркулярку. – Он внимательно посмотрел на меня. – Мне тридцать пять, а у меня уже седые волосы. Почему? Да потому что я работаю на Лейна Эссекса.

Я посмотрел ему в лицо и вспомнил, каким он был тринадцать месяцев назад. Он постарел лет на десять. И напористость в голосе пропала. Взгляд тревожный и какой-то бегающий. Руки все время в движении. Он вертел в руках стакан. То и дело постукивал по пачке сигарет. Проводил пальцами по седеющим волосам. Это был не тот полковник Ольсон, которого я знал.