А что же завтра?
Шрифт:
Он устало вздохнул.
— Откуда бы я взял там завтрак?
— Могу тебе что-нибудь приготовить. Пошли ко мне, если хочешь.
Он покачал головой:
— Не могу…
— Почему?
— Не могу. Что скажет твоя мама? И все остальные?
Она досадливо поморщилась:
— Ты что, людей боишься? Может, ты сделал что-то плохое? Человека убил или еще там что-нибудь? Или убежал из колонии? Или из тюрьмы?
— Да нет же.
Она помолчала немного. Вид у нее стал даже как будто слегка озадаченный. А может, ему и это только показалось.
— Ну,
— Пожалуй…
— У меня есть яйца. Я сварю тебе яиц и поджарю хлеба. Только веди себя как следует.
Она была так близко от него, что прямо дух захватывало. Но ей-то это, конечно, невдомек. Откуда ей знать? Не нарочно же она стоит так с ним рядом. Или это все такая игра?
Но в следующее мгновение он уже опять оказался один под дождем, растерянный и нерешительный. А она обернулась на ходу, словно подзывая, и он побрел за ней следом, робея подлезть к ней под зонт, робея даже идти рядом, потому что она держалась как взрослая и он чувствовал, что молод еще находиться подле нее. Ей небось уже лет семнадцать, а то и больше. Он только теперь это ясно понял. Могла бы бегом припустить по такому дождю, а она вышагивает, будто так и надо.
Они шли по дороге, засыпанной гравием. Откуда эта дорога здесь взялась? Что-то он со вчерашнего вечера ее но запомнил. Далеко же он, должно быть, забрел вчера и темноте, много дальше, чем думал. Церковь теперь была сзади, а впереди, ярдах в двухстах, виднелся ее дом, заслоненный ивами, или это мастиковые деревья? В общем, что-то в этом духе. А больше вокруг ничего не было видно. Только, понятное дело, эвкалипты, куда ни глянь, да сосны и дождь, лужи, грязь.
— Да иди же, — позвала она.
Зонт на ветру ее не слушался. Тем более надо подальше держаться: чего доброго, глаза выколет.
— Иду, — ответил он, но продолжал тащиться сзади, несчастный и вымокший до нитки.
— В жизни не встречала таких странных мальчишек. Да что с тобой?
— Ничего.
— Как тебя зовут?
В тревоге он проглотил слюну. Да, как его зовут? И тут же услышал свой голос:
— Сэм.
А надо бы сказать Том, или Дик, или Гарри, что угодно, только не Сэм.
— Где ты живешь, Сэм?
Он не знал. Еще не успел придумать.
— Нигде.
— Глупости, — сказала она и посмотрела сердито, как будто он маленький.
— Я сейчас как раз в дороге, — запинаясь пояснил он. — Добираюсь к тете. Вот что я хотел сказать.
— Где живет твоя тетя?
— В верховьях Муррея. Там, в Новом Южном Уэльсе. Вот туда мне и надо — в Новый Южный Уэльс.
— Ну пока что ты не очень далеко заехал.
— Это откуда считать! — но вызов прозвучал слабо. Мысли у него разбегались, уж очень она на него наседала. Когда это кончится? Он устал от ее вопросов.
— И как ты думаешь добраться до Нового Южного Уэльса?
— А это уж не твое дело, — ответил он угрюмо.
— Не мое? А мое это дело в проливной дождь выходить ради тебя
Он понуро вздохнул.
— На поезде, если уж тебе это нужно знать. У меня в кармане деньги на проезд.
— Покажи.
— Вот еще! — Не было у нее права загонять его в угол. — Ничего я тебе не должен показывать!
— Ты врешь, Сэм, если тебя зовут Сэм. Нет у тебя денег на проезд. Откуда у такого мальчишки, как ты, столько денег?
— Деньги у меня есть, и меня зовут Сэм. У меня два шиллинга и шесть пенсов.
— У тебя? Два шиллинга и шесть пенсов? И не краденые? Покажи!
— Нет!
А сам рукой провел по штанине и брякнул монетами в кармане — пусть слышит. Он, правда, ожидал, что получится громче, но все-таки сказал:
— Ну что? Теперь веришь?
— Спорю, что там не два шиллинга и шесть пенсов.
И пошла вперед, а может, это порыв ветра подхватил зонтик и проволок ее через калитку, но только она быстрым движением руки толкнула за собой калитку обратно, прямо у Сэма перед носом. Или это все тоже был ветер? Деревянная створка захлопнулась, будто нарочно хотела его ударить, он едва успел отдернуть правую ногу.
В изнеможении он прислонился к калитке. К горлу подступила тошнота. Обругать бы ее как следует и убежать… Но он так вымок, так продрог и изголодался, так чудовищно устал… Робко и неуверенно приподняв щеколду, он поплелся вслед за ней на веранду. Стоя под крышей, она уже стряхивала воду с зонта и сбрасывала резиновые сапоги.
— Снимай все это, — распорядилась она. — Так в дом я тебя не пущу.
— Что снимать? — не понял он.
— Да ботинки свои мерзкие. И пальто это безобразное. Не понимаешь, что ли? Ты в свой дом в таком виде входишь?
— Нет, — вздохнул он.
— Ботинки оставь здесь, а пальто повесь на гвоздь и смотри ни к чему не прикасайся, покуда не отмоешься дочиста.
Ну просто как мама, а не семнадцатилетняя девчонка.
В дом вел узкий темный коридор. Пахло чем-то незнакомым, запах не неприятный, а просто чужой.
— Сюда, — сказала она. — Здесь ванная. Я принесу тебе горячей воды.
По-видимому, сначала это было заднее крыльцо, которое уже потом обстроили стенами. Здесь стояла полутьма. Единственное окошко было мутное — высоко, не достать. Сэм разглядел очень старую оцинкованную ванну, небольшой серый умывальник, на нем серая мыльница и небольшое серое зеркало. Все здесь было серое. Даже стены. Даже полотенце и мыло.
День, что ли, такой?
Сэм грустно присел на край ванны и только тут вспомнил приказ ни к чему не прикасаться. Он снова вздохнул, но ему уже было все равно. Не в воздухе же ему висеть, В самом деле.
Девушка вернулась. В руках у нее был большой черный чайник.
— Посторонись, — сказала она, — а то я тебя ошпарю. Господи, да ты почему свет-то не включил? А ванну почему не заткнул пробкой? Мыться все равно будешь стоя, воды на донышке. На целую ванну не хватит, а в луже сидеть не велико удовольствие. Раздевайся. Оставишь свою вонючую одежку за дверью.