А если Бог это я?
Шрифт:
— А пока что… в ад.
Женщина открыла дверь в директорский кабинет и вошла первой, чтобы вызвать необходимое впечатление.
— Представляю вам, — пауза для усиления эффекта, — пана доктора Ружицкого.
Зато сам представленный такого уж сильного впечатления не произвел. В обязательном порядке он должен был быть в белом халате, со стетоскопом на шее и с идентификатором на груди, с серьезным, озабоченным выражением лица и сочувственным отношением, что бы это ни значило. Тем временем, пан министр со своей заплаканной женой увидели довольно-таки молодого типа, одетого в нечто такое, что мог бы надеть и их сын, если бы не лежал сейчас парализованным, с руками в карманах и в поднятых на волосы пляжных очках.
— Приветствую
Профессор Станьчик, шеф этой частной больнички, поднялся из-за стола. Когда он вытирал покрытое потом лицо, в нем не было ничего от оригинала Матейко [5] . И вообще, в голове у него творился такой бардак, что о надлежащей презентации он позабыл.
— С вами случилось ужасное несчастье… — начал он.
Ружицкий оперся задом на подоконнике панорамного окна. Интересно, бывают ли несчастья не ужасными? Такие, к примеру, мини-несчастья? Все зависит от того, как посмотреть. Но что бы он не думал о болтовне шефа, перед этой парой предстал мега-ужас. Но и его нельзя было сравнить с тем, что переживал их сын.
5
Станчик (польск. Sta'nczyk; ок. 1480 — ок. 1560) — придворный шут великих князей литовских и королей польских Александра Ягеллона (1492/1501-1506), Сигизмунда I Старого (1506-1548) и Сигизмунда II Августа (1548-1572). Своего привилегированного положения при королевским дворе добился благодаря своему остроумию; пользуясь статусом шута беспощадно критиковал беззаботную политику повелителей. В польской литературе второй половины XIX века и начала XX века Станчик был представлен как единственный при дворе польских королей, кто тревожился о будущем польской державы.
На известной картине Яна Матейко Станчик изображён в тот момент, когда во время радостного бала он скорбит о поражении литовской армии и потере Смоленска. — Википедия.
Он пытался переждать напор слов сбитых с толку родителей. «Вы — наша последняя надежда» (похоже, они понятия не имели о невидимой надписи над дверью клиники). «Пан доктор, умоляю вас, умоляю, умоляю…» (да хватит же, баба, а не то совсем рукав заслюнявишь). «Мы незамедлительно покроем все расходы, в том числе — и частные» (это озабоченный отец, вот интересно, комитет по борьбе с коррупцией успел установить свои микрофоны? Если так, то у парней, торчащих у магнитофонов, сегодня был праздничный денек), но шеф стоял по стойке смирно и лишь повесил услужливую маску на лицо. «Заклинаем вас всем святым…» (священники, блин, нашлись. Интересно, а в какого же бога они верили сейчас, поскольку тот добренький, из их детства, облажался по всему фронту). «На коленях в Ченстохову поползем, если вы хоть что-нибудь…» (ага, старый Бог, похоже, не подвел, ну, мелкий прокольчик в работе случился). Ружицкий вспомнил первое подобное обещание, данное Бог знает когда. Вроцлав — Ченстохова, сто девяносто четыре километра — в компьютере проверил. На автомобиле — два часа и сорок шесть минут. К сожалению, время, необходимое для того, чтобы добраться по маршруту, ползя на коленях, Google maps не сообщали. Впрочем, не было и потребности, ведь никто не пробовал.
Никто. Хотя сам он несколько раз с поверенными ему задачами справился. Сам он слово держал. В отличие от Господа Бога, который лишь говорил о любви и способствованию. Только лишь говорил. Потому что грязную работу выполнял Ружицкий.
Мужчина почувствовал возбуждение. У него сузились зрачки, дыхание ускорилось. Он понимал, что нужный момент вот-вот наступит. Чтобы по нему никто ни о чем не догадался, он подошел к шкафу и извлек собственный халат. Да, да, его халаты находились даже в кабинете шефа. В частной клинике профессионалов ценили. С крючка он снял стетоскоп, повесил себе на шею. Пристегнул блестящий
Тетка выплевывала слова с пулеметной скоростью.
— Он же такой бедненький, полностью парализованный. Врачи говорят, что так с ним будет до самого конца. Мой бедненький мальчик. И каждую ночь ему снится, будто бы он парализован. Он и стонет, и кричит, и буквально воет. Не может проснуться. А потом… Потом самое страшное. Он просыпается и…
— И убеждается в том, что сон — это реальность, — закончил за нее Ружицкий. — А самое паршивое то, что из этого сна уже нельзя проснуться.
— Ну да! Да! Все именно так! — со слезами вопила та.
Мужчина чувствовал, как волосы на шее становятся дыбом, как руки покрываются гусиной кожей.
— И вот уже полгода я каждый день стою на коленях в костеле! — взвизгнула женщина. — И даже Бог не помогает мне!
В мыслях Ружицкого что-то взорвалось. Это был он — тот самый момент. Перчатка была брошена. Несчастная мать коснулась его руки.
— Пан доктор, можете ли вы помочь моему ребенку?
Перчатка была брошена. Он наслаждался этим мгновением. А интересно, кто ее поднимет. Кто поднимет перчатку. Господь Бог? Или…
— Но, пани… — включился Станьчик. — Пану доктору вначале необходимо увидеть пациента.
Но Ружицкий отрицательно покачал головой, что ввело остальных присутствующих в легкий ступор. Они подозревали самое худшее. Это конец…
— Пан доктор, так можете ли вы помочь моему ребенку? — произнесла заплаканная женщина исключительно в силу инерции.
Перчатка спокойно лежала на земле. Ружицкий решил ее поднять. Он улыбнулся.
— Да, проше [6] пани, — спокойно произнес он.
6
Очень многозначительное слово (prosze): и «пожалуйста», и «прошу», и «проходите», и «ну вот (оп-ля!)».
Всю троицу на мгновение словно парализовало. Первым очнулся Станьчик.
— Пан доктор Ружицкий — специалист высочайшего класса. Международного формата, — разворачивал он рекламную байку частной клиники «all inclusive». — Во всей Европе не найти лучшего профессионала. Да что там в Европе, вполне возможно, что и во всем свете!
Вторым пришел в себя отец пациента.
— Я покрою абсолютно все расходы. Заплачу любую цену. Прикажу привезти самые дорогие лекарства…
— Пан министр, мы не хирурги и тела ему никак не исправим.
— Я знаю. Знаю. Но вот кошмары…
— Вот как раз на них мы и специализируемся.
— Я заплачу любые деньги.
— Счет-фактуру вам выставят в бухгалтерии клиники, — сухо продолжил Ружицкий. Все это время он глядел в глаза женщины. Та на него тоже глядела, и все время с явным недоверием. Она не знала, что сказать. Только это никакого значения не имело. Ведь он поднял перчатку, за которой никто более важный склоняться как-то не желал.
— Вы и вправду ему поможете? — сил ее хватило только на шепот.
— Да, — повторил тот.
Он поправил болтающийся на шее стетоскоп и направился к выходу.
— Мне необходимо увидеть пациента.
После чего остановил супружескую пару жестом руки.
— Самому.
Молодой человек лежал в приемном покое для VIP-пациентов в компании профессионально озабоченных медсестер и столь же замечательно притворявшегося озабоченным рослого медбрата. Частная клиника всегда стояла к клиенту лицом. Увидав Ружицкого, младший персонал сорвался со стульев.