А где-то в соседнем дворе… (сборник)
Шрифт:
– Это который помесь змеи и жабы? То есть курицы и… – попытался припомнить Родион, как в средневековье описывали василисков. – А взглядом в камень тоже обращает?
– В соляные столбы. Тех, кто дряни всякой нахватается по интернетам и верит в разную чушь, — пробормотал колдун себе под нос и повторил: — Драконоподобный! Говорю же.
— Как будто это все объясняет, — огрызнулся Родион; впрочем, не столько злобно, сколько жалостливо. Лишаться поддержки колдуна не хотелось. Тот все же спас ему жизнь.
– А должно бы. Ты ведь не просто абы где находишься. Места у нас дикие, заповедные. Зачем в лес отправился, если ничего о нем не знаешь? А на сопку за какими
Родион вздохнул.
— Сказаний не знаешь, страшилками в детстве не увлекался?
Снова вздох. Конечно, слышал всякое. Как-никак, все детство в деревне возле этого леса провел. Многое рассказали, боялся — еще больше. По малолетству каждый подозрительный шорох, скрип старой доски да завывание ветра поступью неведомых чудовищ казались. А еще старушки на завалинке — чего только не говорили. До десяти Родион был свято уверен, будто напротив живет ведьма. Бабка советовала всегда, когда мимо калитки проходил, держать фигу в кармане, а если чего брал или давал, плевать через левое плечо. В реке у запруды жил самый настоящий водяной. Если по мосту неаккуратно пройти, русалки засмеют, хотя то просто трухлявая ива на берегу стояла и скрипела от всякого ветерка. Но особенно проникался Родион историей о шипящих сестрах и брате их -- змее крылатом. Жили они на сопке, недалеко от деревни, куда никому в одиночестве ходу не было. «Придешь один – считай, себя подарил, – поговаривали в деревне. – А раз подарил, то к прежней жизни не вернешься».
Затем, подрастая, помаленьку сомневаться начал во всей этой мистике. А потом, лет в двенадцать, родители увезли Родиона в город, где он быстро усвоил: ничего, во что привык с детства верить, и в помине нет. Разочаровался и обозлился, причем на себя: идиот деревенский ведь всем одноклассникам растрепал про леших с кикиморами. Те, само собой, не прониклись: подняли на смех. У городских другие забавы. Им проще в человека-паука поверить или в оранжевого крокодила в канализации.
Со временем устаканилось все, помутилось, отошло не просто на задний, а очень далекий план. Школу закончил, институт… почти, на работу устроился уже в другом городе, квартиру снял. Так и жил бы дальше, но вдруг сон приключился. Только и запомнил голос шелестящий, как листва на ветру, да взгляд темно-зеленых глаз. И так в родные края потянуло – взвыть впору.
Боролся с собой недолго. Приехал отпуск провести. Открыл заколоченный дом, проветрил комнаты, быт наладил. У него на чердаке даже интернет ловил. А потом стали к нему местные приходить. Кто его мальчишкой несмышленым помнил, с кем они на пару коленки разбивали, а в кого он и тайно влюблен был. Маришка, соседки племянница, его и подбила на сопку сходить: раз Родион такой из себя городской и все местные поверья – чушь, то пусть докажет.
Родион пошел. Его и самого уже тянуло из дому. Как ночь наступала, так и подмывало за околицу выйти. Подхватил он рюкзак, покидал в него чего пожевать, коврик посидеть, сменную одежду на всякий пожарный и побольше пакетов на случай нападения на поляны с грибами. Нацепил на пояс ножны с ножом и двинул.
Как утверждала народная мудрость – если в хорошей компании выбираешься на природу, уже неважно, грибы ли ловить или рыбу собирать. Компании у Родиона не имелось; впрочем, и так оказалось здорово. Сопка встретила его птичьим гомоном, слепящим глаза солнцем и туманом, клубящимся в низинах. Хорошо – хоть пейзажи пиши. Жаль, талантом живописца природа его обделила.
Зато одарила воображением бурным и активным – даже слишком. Родион и раньше ловил на себе чей-то пристальный взгляд,
Наверное, следовало назад поворачивать. В конце концов, на сопку он поднялся, а что ночь на ней не провел, так уговора такого не было! Это он сам почему-то решил, будто нужно. Кому? Не Родиону же. И точно не Маришке.
– Ш-ш… – донеслось до него, причем звук показался настолько близким и громким, словно Родион, не заметив, в центре змеиной свадьбы очутился.
На месте застыл. Ни гадюки, ни твари похуже и поядовитее ведь не нападают на людей первыми. Если наступишь ненароком или резко приблизишься – тогда, конечно, цапнут. Еще вроде бы у змей зрение особое – реагирующее лишь на движение. Авось, если стоять и не шевелиться, сама уползет подобру-поздорову.
Будь то обычная гадина, вероятно, так и случилось бы. А может, и нет – вряд ли теперь выяснишь. Родион едва не сел, где стоял, когда сгустился туман и прямо перед ним из-под земли поднялась… девица-не девица, полоз-не полоз. Очертания тела и черты лица постоянно менялись, не позволяя запечатлеть и осознать единый образ. Родион лишь понимал, что перед ним находится огромная гадюка (кобры ведь в пустынях водятся, нечего им здесь делать) с трещоткой на конце хвоста, подозрительно отливающем золотом. Щетинками на коже служили драгоценные и полудрагоценные камни. Однако это было еще полбеды! Змея являлась женщиной, в том не возникало сомнений. Выше коленей хвост раздваивался, перетекая в ноги. Тонкую талию, наверное, удалось бы обхватить руками: и средние, и большие пальцы непременно соприкоснулись бы. На шее висела нитка бус с капельками желтого берилла – гелиодора.
– Ко мне приш-шшш-шел?.. С-ссам?.. – произнесла она шелестящим волнующим голосом и придвинулась к Родиону. Тот резко отшатнулся и сел на задницу.
Женщина-змея скользнула меж его ног хвостом. Родион судорожно сглотнул. Земля будто бы прозрачной сделалась, в ее глубине показались человеческие кости и мумии. Меж ними шныряли белесые и маслянисто-черные тела – черви или змеи.
– Сгинь! – откуда взялось в лексиконе Родиона это слово, неясно. Хорошо хоть «нечистая» не добавил. Женщина-змея, видимо оценив, принялась хохотать. Жутко и красиво одновременно! Аж все внутри перевернулось. Ну а Родион, не будь дурак, вскочил на подгибающиеся ноги – и деру. – Чур меня!
Далеко не убежал. Женщина-змея ухватила его хвостом, словно щупальцем, кольцами сжала, нахмурила тонкие брови… лицо, кстати, у нее очень привлекательное оказалось. Теперь Родион отчетливо его рассмотрел. Куда уж первым красавицам, которых любили назначать мисс Вселенными всякие зажратые дураки, в самой красоте ничего не понимавшие, а все лишь деньгами измеряющие. Ни грамма косметики, а губы все равно алые, ресницы длинные и черные, щеки румяные, а глаза – темно-зеленые, колдовские и… те самые, которые во сне видел.
Так, стоп!.. Родион затряс головой, отгоняя совершенно неуместные сейчас мысли. Проникнуться симпатией к этакой страхолюдине – не иначе гипноз!
– С-страхо-ш...людине, з-сс-шначит?.. – то ли Родион по глупости вслух ляпнул, то ли змеюка мысли читать умела. И то, и другое – хуже не придумаешь! – Ш-шш…
Родион уж решил, сейчас его здесь и сожрут, но нет. Ветви лещины – той, которая непролазная, – раздвинулись, образовав проход. На поляну вышел парень – самый обычный. Невысокий, худой, в потертом и выцветшем джинсовом костюме.