А после…
Шрифт:
– В этом и есть своя Истина. Одна и та же история для тебя была одной true story, а для меня – совсем другой. И вот… Это как соединить 2 притока в одно устье.
– Это как соединить несоединяемое. Зачем ты решил мне это рассказать? Представляешь на сколько я далека от этого сейчас?
– А почему ты побежала.
Алыверды.
– Я тебе скажу… – пропитался наглостью он.
– Не надо. Психотерапий. А то я тоже могу. Ты здесь потому что сработал инстинкт охотника?
– У меня отсутствует инстинкт охотника. Я ж говорю, не созрел. Просто ты похожа на выздоровевшую. От всего этого. А рядом
– Я не собираюсь спать с тобой.
– Я и не просил.
– Ну а как же… наверстывания.
– Та нет у меня такой цели.
– У всех у вас… – она припомнила студенческие годы, способы выздоравливания от парней с плакатов, – всегда есть такие цели.
«она просто не знает!» – пронеслось в голове у него, и обещание далось очень просто – вырвалось не ради чего-то, а очередным признанием… а может, призывом:
– Хочешь я пообещаю тебе. Гарантированную «чистое» время без тени сближения. Табу. Сколько ты хочешь? Неделю можешь даже не думать об этом. – с долей поистине избыточного для него вызова и бравады взял на «слабо» он… знать бы только кого… И тут же был одолен свалившейся на него откровенностью: – Мне самому сложно. Переходить эту черту. Так что вряд ли мы можем… кхм. Доставить неудобства друг другу.
– На что ты меня уговариваешь?
– На вариант продолжить общение.
– В этой комнате?
– Вообще.
* * *
И как он умудрился с таким непроницаемым лицом и беспечным тоном в прощании проскользнуть мима чужих родителей, в течение почти 4х часов не поднимавшихся в свою спальню по соседству с дочерней? Интересно, они потом озвучат ей выражение своих лиц?
Но у него не было ощущения, что он оставил кого-то разбираться с трудностями в одиночку. У него вообще не было ощущения, что кому-то что-то надо объяснять. Даже себе. Впервые в жизни.
Шагая домой по знакомому и давно отпустившему его простоватому пейзажу, он достал пейджер.
– Представляешь, я уснул. В гостях. У девушки.
– Это фиаско, братан! – ответил экран, и сквозь него просвечивала чеширская улыбка того, кто знал всё про всё, и про всех. Про него – точно. Он то знает, что нет никакой девушки… – Шонни вовремя разбудил?
– Шон… с Алексом у родителей.
Этой пары слов точно хватило, чтоб обрисовать Лэйтону весь масштаб случившегося. А через его реплику – и самому себе.
Whitesnake – Is This Love.mp3
Хантер знал за собой эту странность: он иногда…
высыпал стресс. Кто—то – запивает напряжение алкоголем, кто-то – заЕдает, заГуливает… ЗаИгрывает. А он – падал (ну ладно, непроизвольно укладывался где придется) после встреч с фанами и интервью, и даже за сценой на декорациях после шоу, не замечая, как его фоткают незнакомцы из персонала, которых неистово разгоняют друзья. Он выключался под любой грохот, в любом положении и позе, на любой поверхности. В автобусе, сидя, закутанный в капюшон и толстовку? Пфф! Он засыпал в наушниках-мониторах верхом на настраиваемых концертных колонках. Часто его находили спящим в уголке за шторой на вечеринках. Совершенно трезвого! Парни всегда знали – если Хантер запропал – ищи его в укромном уголке,
и буди. Если разбудишь. Засыпал он крепко, намертво. Иногда его приходилось караулить
В отключку. Начинаяс самого детства у него был такой дефицит личного пространства, что он научился находить свое «укроменое» – везде. И всегда полагаться на брата, который эту укромность сохранит.
Он всегда засыпал на стрессе. Когда чувствовал, что рядом – свои… Те, кто защитят, всем объяснят, разберутся. Разрулят.
И поймут. Не упрекнут. Эта его вторая, музыкальная семья стала именно такими «своими». Братья. Один – родной, остальные – настоящие.
Умный Лэйтон все сразу понял. В отличие от всех его нормальных (и ненормальных, а вторых было в разы больше) друзей, его беспробудный (в самых странных смыслах) друг – никогда не засыпал рядом со случайной любовницей (других, увы, у него пока еще не было, да и тех-то… по пальцам пересчитать). На вопрос как так – не нужно было ответа. Чужие… После – он сбегал и засыпал в такси или на ближайшей остановке общественного транспорта, предварительно сообщив, где его искать – своим. Которые ни разу не подвели. А зная, что друзья за стенкой, он засыпал с девушками… но ДО…
И сейчас Лейтон услышал ясное свидетельство, что происходит нечто… необычное.
– Ты в норме, потеряшка? – задорно спрятал вопрос за иронией идеальный старший братец для всех в округе.
– Да. Это все немного странно… – ответил повсеместный младший братик, которого непроизвольно опекали все, кто его знал. Даже люди формально гораздо младше его. Даже младший, и пожалуй, самый рассудительный в группе Мартин.
Ну а Лэйтон… Для него в его-то неполные 24 при внешности и манерах клинического балагура и классического ловеласа – было странно естественным… незаметно позаботиться обо всех. Вокруг.
Лэйтон, 7й и долгожданный ребенок своей матери от (наконец-то!) любимого с юности парня, названный обоими именами в честь красавчика отца, должен был завершить фамильный заход его матери в поисках женского счастья. Затисканный матерью, воссоединившейся с любимым, и восторженным по жизни отцом, и бесконечной вереницей старших братьев-сестер, на 4м году жизни «100%-младшенький» вдруг все таки становится старшим братом еще одного (не совсем запланированного) парня.
И вопреки ожиданиям принимает свою новую роль – с восторгом, уступая свое «козырное» место, и словно бы естественным ходом бытия ре-транслируя все, чем напитывался до его появления.
Да, словно пропитавшись этим светом абсолютной любви, он вдруг, отринув всякий эгоизм, принялся сиять этим, освещая все вокруг бескорыстной радостью в каждом жесте, передавая принятое и накопленное и посвящая свое существование – этой своей новой роли и этому чудесному существу, пропуская через себя, пропитываясь и напитывая все вокруг состоянием «родное!». И его восторг был подхвачен всей семьей, не взирая на неудобность сложившегося положения, даже покинутые своими отцами старшие братья.