А потом всех уродов убрать!
Шрифт:
– Когда мы отправляемся? – спрашивает Гари. У нас есть «лейка» на поводке, и Гари не терпится взять след. Словно охотничья собака в поле, он вынюхивает заячье рагу (один мой приятель, специалист в этом вопросе, убедил меня, что собака может представить себе зайца только в этом виде; таким образом, она все время пытается примирить реальность с заключительной стадией заячьей жизни).
– Не будем медлить, – отвечает Энди.
И действительно, через десять минут мы снимаемся с якоря. Энди указывает маршрут, и мы бодрым шагом
Я не считаю количество пройденных шагов – должно быть, что-то между 3407 и 3409. Мы выходим на равнину и дальше движемся по полям. Здесь очень много травы и японских касок – остатки войны, еще недавно свирепствовавшей в этих местах.
Сейчас, должно быть, три часа утра.
Мы бесшумно продираемся вперед в некотором беспокойстве. Как еще все обернется? Земля сухая и твердая, растения ритмично хрустят под ногами.
По некоторым признакам я начинаю понимать, что мы недалеко от обитаемых мест. То тут, то там виднеются следы, и вот у нас перед носом утоптанная дорога – она красуется под желтым взором луны, притворяющейся, будто смотрит в другую сторону.
– Стоп! – приказывает Гари.
Мы останавливаемся. Энди снова сверяет курс.
– Пошли.
Мы берем влево.
– Не шуметь, – приказывает Энди. – Уже совсем близко.
Еще четверть часа… и я наступаю на пятки Джеймсона, который только что застыл передо мной. Обер тоже не промахнулся – он со всей силой врезался в меня сзади. К счастью, он не очень тяжелый.
– Не прижимайтесь ко мне так тесно, Обер, – говорю я – Венгерки необычайно ревнивы. Кстати, где вы отыскали такое имечко? Вы канадец? Или кто?
– Могиканин, – говорит он. – Если бы, черт подери, я знал, почему меня так зовут!
– Т-с-с! – шепчет Энди. – Ну и ну, это еще труднее, чем ловить рыбу гарпуном, стоя на роликовых коньках.
Перед нами высятся деревья, за ними угадывается огромное здание. Это большой низкий дом, полностью освещенный снизу доверху – вернее сказать, по всей ширине, если учесть, что верх находится примерно на том же уровне, что и низ, как это, бесспорно, происходит со всеми одноэтажными домами.
Слышатся смутные отзвуки джаза, настоящего джаза… В окнах мелькают силуэты… Мы еще слишком далеко, чтобы разглядеть.
Энди приседает на корточки, и мы делаем то же самое.
– Рок, – зовет меня Энди. – И ты, Майк. Идите-ка сюда.
Я подползаю. Майк тоже. Энди снимает громадный бинокль и протягивает мне. Свой я, естественно, оставил в лагере.
– Посмотрите!
Я смотрю… Все как в тумане… Я подкручиваю колесико…
Ну и ну… весьма забавно.
На них ничего нет, кроме восхитительных ожерелий и браслетов из цветов. Нет, я преувеличиваю…
У одного – гирлянда на груди и цветная лента на голове.
– Раздевайтесь, – приказывает Энди. – Обер и Джеймсон, нарвите цветов и сплетите венки…
– Но я не умею! – скулит верзила Джеймсон.
– Идем, не волнуйся, –
Я повинуюсь приказу и вскоре предстаю в самом что ни на есть легком наряде. Те, кто не занят сбором цветов, тут же меня обступают.
– Ничего себе, – говорит Николас. – Так это же Мистер Лос-Анджелес за прошлый год!
Я начинаю хохотать. У меня хороший портной, и когда я одет, не может быть никакого сомнения насчет моей анатомии (родители помогли мне в самом начале).
– Совершенно верно, – отвечаю я. – Но гордиться тут нечем Все принимают меня за идиота.
– Они не так уж ошибаются, – зубоскалит Гари.
В это время Майк Бокански, в свою очередь, освободился от одежд. Честное слово, мы не так уж диссонируем, стоя рядом. Этот парень Майк – на высоте.
Обер закончил прехорошенький браслет из цветов зинзигастробии и протягивает мне. Он мне очень идет. Джеймсон ограничился сбором цветов. Первый его венок – отвратительное свинство, и он больше не упорствует.
– Присоединяйтесь к ним, – говорит Энди. – И возвращайтесь поскорее, как только получите нужные сведения.
– А если мы ничего не узнаем? – спрашивает Майк.
– Я полагаюсь на вас, – отвечает Энди.
– Досадно, – жалуется Майк, – что со мной нет ни пса, ни гранат. Я совершенно безоружен.
– Как-нибудь разберетесь, – отвечает Сигмен. – Давайте пошевеливайтесь.
– Ладно, шеф, – говорит Майк. – Пошли. Он надевает украшения, и мы устремляемся вперед, шутки ради сцепившись мизинцами. Мужики втихаря захлебываются от смеха.
Поначалу мне немного неловко от моего костюма, но ночь такая чудная… И потом, похоже, на этом странном острове всем на все наплевать Я ожидал встретить Шутца в броне, за изготовлением роботов, которые захватят Америку или что-нибудь в этом роде… И вот – ничего подобного… Скромный дипломатический приемчик у сатиров…
Мы идем по дороге, вдоль которой тянутся клумбы. Музыка слышна все отчетливей.
На неожиданном повороте я вижу, как Майк, идущий впереди меня, резко вздрагивает.
На обочине – распятый человек. Мужчина, тоже голый. Очень белокурый, совершенно бледный. Зияющая рана рассекает ему слева грудь. Он прибит к стволу стальными колышками, пронзившими его прямо в сердце.
На шее болтается табличка:
ДЕФЕКТ ВНЕШНОСТИ
Майк хватает меня за руку, даже не отдавая отчета, что сжимает очень сильно…
– Что это? – бормочет он. – Разве у него есть какой-нибудь дефект внешности?
– Ну. – говорю я. – Теперь-то я уже с ним не поменяюсь, но раньше поменялся бы без разговоров.
– Он мертв, – говорю я вдобавок.
– В самом полном смысле слова, – отвечает Майк Он, как обычно, хладнокровен, но все же несколько смущен.