А потом всех уродов убрать!
Шрифт:
– Страшно не люблю бить женщин, – признаки я. – Но можно ли назвать их женщинами?
– Нет, – соглашается Майк. – По-моему, пора сваливать.
– Так вот прямо и вернемся? А что же мы расскажем Энди?
– Ничего, – говорит Майк. – Все и так известно. Сигмен располагает полными сведениями о деятельности Шутца, и этого хватит, чтобы написать целый тон вроде Вебстера.
Я сажусь рядом с ним на ноги Мэри. Они теплые Мэри в это время, видимо, решает, что наш разговор слишком затянулся – она начинает шевелиться и пытается
– Спокойно! – Майк звонко шлепает ее по заднице.
– О-ля-ля, – стонет она. – У меня такое чувство, будто по мне каток проехал.
– У меня тоже, – парирует Майк. – Так что заткни пасть.
Он продолжает.
– Вы отдаете себе отчет, сколько людей придется уничтожить, Роки? Это ужасно.
– Но если они уроды, – говорю я. – Зато как прекрасно будет потом.
– Но они нужны, уроды, – отвечает он. – Боже мой, что же мы будем без них делать? Вы не отдаете себе отчета, еще раз вам говорю. Кто будет ходить в кино, если все будут прекрасны, как Аполлон?
– Ну так будем смотреть на уродов, – говорю я. – Оставим несколько десятков – этого вполне достаточно.
– Вы понимаете, что в таком случае нужно будет стать уродом, чтобы иметь успех у женщин, – продолжает Майк отчаянным голосом. – Кривобокие будут торжествовать, а нам до конца дней придется развлекаться в одиночку. Прекрасно, а? Вы ведь именно так сказали?
– Да, – соглашаюсь я. – Это чертовски убедительный аргумент, тем более что он ad hominem. Очевидно, что при теперешнем положении мы имеем успех у женщин. Ну и что нам с этого? Мы остаемся девственниками до двадцати лет и больше…
– Получается, что из-за таких мудаков, как мы, общество должно погибнуть, даже если оно состоит из еще больших мудаков.
– Замечательная профессия – сыщик, – говорю я, потягиваясь Должно быть, уже часов шесть утра, и я ощущаю зверский голод. – А что, Шутц действительно сделал то, о чем вы говорили? Эта история с Поттаром и Капланом? Чего же он добивается?
– Он хочет стать президентом Соединенных Штатов, – говорит Майк.
– Но ведь каждый американский гражданин может стать президентом, – удивляюсь я. – В книгах так написано. Так почему бы и не он? По крайней мере, нашими сенаторами будут красивые парни.
– Вы, – возмущается Майк, – занимаете позицию наших врагов. Припомните-ка таблички «Дефект внешности» и веселенькие истории на улицах Лос-Анджелеса, девиц, которых он похитил…
– Ну и черт с ними, – говорю я. – Банда гнусных извращенок. Если все они такие, как Мэри Джексон – собрать их да преподнести ему в подарок.
– А операции… Вы не забыли об операциях, Рок?
– Но ведь он утверждает, что это его секретари воспользовались ситуацией, разве нет? Это ведь братья Петросян, не так ли?
– Это недопустимо, – говорит Майк. – Нельзя позволить кому бы то ни было повелевать человеческой природой таким вот образом.
– А вы предпочитаете, чтобы этим занималась банда
Но ведь мы-то с вами все же принадлежим к другой категории. Так в чем же дело?
– Я не согласен с вашим доводом, – продолжаю я. – Во-первых, мы не такие уж мудаки, а всего лишь целомудренные парни, что весьма похвально. А что касается остальных, то я предпочитаю набить им морду.
– Я тоже, – кивает Майк. – Только если я скажу об этом Энди Сигмену, он будет часами орать на меня и доказывать, что я свихнулся Поэтому я останусь верен клятве тайного агента Уберемся отсюда, отчитаемся и предоставим Энди во всем разобраться.
– Согласен, – говорю я. – Сматываемся. Но как?
– Откроем дверь, – предлагает Майк, – и удерем.
– И встретим папашу Шутца, который побежит за нами с автоматом Нет, так не пойдет.
– Почему же нет? – говорит Майк. – Все это ерунда. Он наверняка работает у себя в кабинете.
– Ну тогда пошли.
Мы разом встаем. Мэри остается лежать. Она облегченно вздыхает и засыпает. Ей не мешало бы хорошенько вымыться и причесаться.
Майк идет к двери и выглядывает в коридор.
– Никого, – говорит он. – Можно двигать.
Он выходит, я следом. Мы делаем несколько шагов. Кругом тишина и покой. Где же лестница?
– Это здесь, – уверенно говорит Майк.
Если бы с нами был его пес, все пошло бы как по маслу. Это место нагоняет на меня тоску. Вот и лестница. Очень просто. Но наверху все заперто.
Проще и быть не может.
XXVIII. Шутц отправляется на каникулы
Мы пробуем открыть дверь. С четвертого раза она поддается. Мы стараемся шуметь как можно меньше, но сил у нас остается маловато. К тому же это очень утомительно – не создавать шума.
За первой дверью, естественно, следует вторая…
– Осточертело, – говорю я. Я кричу. Я хочу кричать. Вопить. Орать во все горло. – Уауауауа!..
Я издаю пронзительный вопль, который и самому Тарзану не снился, и от этого чувствую себя намного лучше. Большой зал, в котором мы находимся, зловеще усиливает звук.
– Вы с ума сошли, – говорит Майк. – Воплями дело не поправишь.
– Это успокаивает, Майк, – говорю я. – Попробуйте. Замечательное средство.
Я снова начинаю кричать и на этот раз чувствую, что становлюсь синим. На столе позвякивают стаканы.
– Пустяки, – говорит Майк. – Я могу лучше. Послушайте.
Он расставляет ноги, складывает ладони рупором и издает оглушительный вопль, какой не довелось слышать даже Иерихону. Я не хочу оставаться в долгу и наношу ответный удар. Мы стоим и орем во все горло до тех пор, пока на мой зад не обрушивается ведро ледяной воды. Я совершенно забыл о своей наготе, но тут, разумеется, вспоминаю. Майк оборачивается. С ним обошлись точно так же.