А раньше - целая жизнь
Шрифт:
Каштанкин думал и о ее упрямстве, и о том, что она по-своему права, эта строгая с виду старушка. Стал объяснять, что в часть больше не вернется, будет служить в другом месте и вернуть посылку не сможет.
– Тогда себе возьмите! Как там Ванюша? Да войдемте в комнату, что в коридоре стоять.
– Простите, некогда мне. Еще надо побывать по нескольким адресам, а транспорт... Сами знаете, какой в Ленинграде сейчас транспорт...
– Из сверточка-то покушайте!
– В тыл я еду, на Большую землю, там еды много. Берите же! - снова протянул он сверток.
– Ничего, видно, не поделаешь, возьму, -
Вернется, нет ли... Этого он тогда не знал... На бульваре Профсоюзов, где жил штурман эскадрильи, на стук открыли не сразу. На лестницу вышел пожилой, обросший бородой, с длинными волосами мужчина в смятом зимнем пальто. Когда капитан спросил об отце и жене штурмана, резко отрубил: "На работе..."
– Вот это передайте, пожалуйста, - попросил Виктор Николаевич, - здесь мыло и папиросы. И еще скажите, что штурман наш жив и здоров.
– Исполню, - буркнул мужчина, плотно закрывая дверь прямо перед лицом летчика.
"Тепло бережет. Даже зайти на минуту не предложил", - подумал Каштанкин. Эту мысль сразу вытеснила другая. "А ведь я его где-то видел. Да, да, на сцене видел. Не узнал бы ни за что, если бы штурман не рассказал, что в их коммуналке проживает известный конферансье. Тогда на концерте он показался веселым, общительным не только внешне. Война, голод и людей изменили. Пожилого артиста, кажется, сломала. Стричься, бриться и причесываться перестал. Совсем опустился человек. Таким выживать труднее..."
Чтобы попасть к третьему адресату, следовало миновать площадь Труда и мост Лейтенанта Шмидта. С моста было видно, как на Неве, у прорубей, собираются группы людей - женщины и дети с чайниками, ведрами, кастрюлями. Поражала тишина, с какой они делали свое дело. Молча подходил к проруби человек, набирал воды и так же молча уходил.
В квартиру на Университетской набережной Виктор Николаевич не достучался. Спускавшаяся по лестнице женщина объяснила, что не живут здесь родители летчика, переехали на время к родственникам, у которых есть печка, а куда - не знает.
Капитан спустился по лестнице вниз, к выходу. Сверток с хлебом отдал двум тощим замерзшим мальчишкам, которые везли с Невы на санках небольшой самовар с водой.
Назад Виктор Николаевич возвращался по Республиканскому мосту. Слева остались зенитные орудия, установленные у здания бывшей Фондовой биржи, у проруби - та же немая, скорбная очередь...
Документы для следования к новому месту службы Каштанкину оформили быстро. Теперь можно проститься с городом, но не с привычным, кипящим жизнью, а с городом хмурым, в котором все сильнее властвовали голод и холод.
Но Каштанкин знал твердо, что как стрелка компаса всегда движется к северу, так и люди всегда тянутся к жизни. Врагу не удалось и не удастся задушить и покорить Ленинград ни голодом, ни холодом, ни обстрелами, ни бомбежками. Город живет, борется, и непременно выстоит. Все дело в сроках, в силах, которые накапливает фронт. А защитники Ленинграда не только оборонялись, но и наносили удары по врагу.
Еще Виктор Николаевич знал, что можно победить в одном, в другом бою, но пока идет война - это временный успех. Фашистские войска стоят на подступах к Ленинграду. Не знал и не мог знать тогда Виктор Николаевич, что примерно
Занятая советскими войсками узенькая полоска земли вдоль Ладожского озера даст возможность пустить поезда, прочно соединить Ленинград с Большой землей. Каштанкин не знал, когда и как это произойдет, но знал, что будет именно так, потому что всегда, с первого часа войны верил в нашу неминуемую победу.
11
В первый день нового, 1942 года, находясь в запасном полку, Виктор Николаевич написал жене в Борисоглебск: "Трудности и тяжести войны легче переносит тот, кто внутренне собран. Мои боевые товарищи, живые и погибшие, просто решали вопросы войны: жить героем и умереть героем. Искусственно беречь себя я не умею. Когда действуешь смело - останешься цел, а враг понесет большой урон".
В этом письме капитан Каштанкин как бы суммировал итоги боев сорок первого, размышлял о том, что помогает одержать победу в бою. И еще в письме есть главное - вера в новые успехи, в победу.
Может показаться, что летчик несколько переоценивает свои боевые достижения. Но то, что ратные дела Каштанкина были отмечены правительственной наградой, подтверждает справедливость его слов. А в 1941-м, в период наших временных неудач и отступления, не щедро давали боевые ордена.
Старший начальник, вручая Каштанкину орден Красной Звезды, пожелал заслужить в предстоящих трудных боях новые награды. Напомнил, что легких боев не бывает, но самый трудный - ближайший, который предстоит вести. Потом будет следующий, опять самый трудный...
Напряженные недели переучивания на новую технику - "летающий танк" Ил-2 промелькнули, словно один длинный день. Но не бои ждали летчика, а дело, пожалуй, не менее трудное, чем бои: напряженная и опасная работа летчика перегонщика самолетов.
О летчиках-перегонщиках известно немного. О них не писали газеты и журналы, им не посвящали кинофильмы и песни, нет о них художественных произведений и военных мемуаров. Пожалуй, трудно объяснить причину такого отношения к людям, сочетавшим одновременно деятельность летчика-испытателя и фронтовика. В самом деле, летчик получал на заводе новую машину, налетавшую 20-30 минут, потому что на заводском аэродроме самолет производил лишь взлет, летал по кругу и совершал посадку. Каждую машину во время войны всесторонне испытывать не было времени. Фронт требовал непрерывного пополнения техникой, и вели ее с заводов на фронтовые аэродромы чаще всего летчики-перегонщики.
У каждой машины свои особенности в управлении, на виражах, это учитывал летчик, за которым машина закреплена постоянно. Этого не могли знать пилоты, становившиеся ее хозяином лишь от завода до боевой части. Тут они продолжали путь летчиков-испытателей. Но, приближаясь к линии фронта, они принимали эстафету летчиков-фронтовиков; при ограниченном количестве боезапаса к пушкам и пулеметам - на заводских аэродромах его было немного - вступали в бой с врагом. Не все и не всегда побеждали, но все стремились свято и до конца выполнить воинский долг.