А Саша делает, как может
Шрифт:
— Кабы я не вмешивался — она бы и мимо коровьей лепешки не прошла, вновь забурчал Гришенька. — Вас же обеих хлебом не корми — дай куда-нибудь влезть. Желательно обеими ногами.
Аленка только махнула на него шумовкой. Она знала, что друг таким образом пытается скрыть тревогу.
Ладно, кулеш сварится, мужчины поедят, и тогда с ними можно будет общаться спокойно.
Пока она кашеварила, Генри и Сель, ушедшие на обход туманной стены, вновь встретились на том же самом месте.
— Купол, — сказал Генри на немой вопрос Гришеньки. — Примерно метров пять
— Подозрение имеешь — кто? — спросил Гришенька, проворно расставляя на складном столике посуду.
Генри вновь пожал плечами, как бы говоря — подозрения, конечно, имеются, но говорить о них здесь он не собирается.
Сель, с задумчивым видом грызущий травинку, и вовсе никак не прореагировал.
Саша.
— Здрава будь, дитя, — услышала я голос, в котором ясно чувствовались отголоски бури. Красивый голос. Даже не голос — Глас. Таким с небес грешникам нотации читать — морозом продирает. Будто кто против шерсти погладил….
Обернулась, мельком отмечая, что нахожусь я…. Где-то. Вроде бы и та самая полянка, и в то же время вроде бы уже и не та. И спутники мои вроде бы и рядом — вижу Гришку, который через колено сучья ломает. И Сель все еще коня оглаживает. И даже бегущих Генри и Аленку вижу. Но будто сквозь туманную зыбкую пелену.
— И-и-и-и вам не хворать, — пискнула, наткнувшись взглядом на… кого-то.
На воображение я никогда не жаловалась. А сейчас оно мне отказало. Напрочь. Потому что таких мужчин в природе не существует. Во всяком случае, в нашем, земном, мире.
Клубились темно-сизые волосы, напоминая грозовую тучу. Бугрились мускулами загорелые руки, открытые до самых плеч. Могучий торс не могла скрыть потрепанная жизнью майка — не майка. Что-то отдаленно похожее на русскую косоворотку с обережной вышивкой по не застегнутому вороту. Круглое лицо с густыми темными бровями было по-своему прекрасно. Бросались в глаза полные губы, твердый подбородок, темные глаза. И нос — картошкой. Крупной такой картошечкой.
Страшно мне не было. Или я уже привыкла за последние месяцы, или просто стало начхать на все.
Или это существо не вызывало у меня подсознательного ужаса. Да что там — оно если что и вызывало — только почтение и восхищение. Как гора.
В самом деле — что Горе до букашки. И какое ей дело, что букашке тоже хочется жить? Переползать с травинки на травинку, удовлетворяя свои низменные инстинкты. Есть, спать, танцевать в солнечных лучах с другими букашками. Плодиться и размножаться….
— А ты хочешь плодиться? Что ж тогда сбежала?
В громовом голосе слышалась усмешка. Не злая. Как будто умудренный жизнью Отец посмеивается над героическими планами великовозрастного дитяти.
— Стрег ведь дал тебе такую возможность, дитя. И ведь не абы с кем повенчал. Принцы, знаешь ли, по дорогам не валяются.
— Ну, да, принцы не валяются. Это принцам прямо под копыта попаданки попадают. А принцы только что не за уши в храм тащат, — пробурчала я, стараясь отыскать в своей осанке царственность и величие. — А в моем случае даже
— Родителям виднее — что для детей лучше, — умудренным голосом сообщил собеседник. — Чем тебе принц плох оказался? Молод, богат, красив. Чего тебе еще надо?
— Неправильно это, — пожала я плечами. — И то, что меня в этот мир закинуло непонятно зачем. И то, что принц сам себе этим браком подгадил. Я-то ладно, я не в претензии. Замуж не рвалась, большой любви не испытывала ни тогда, ни сейчас. Короче — не я это начала. Так хотя бы не так явно мне изменял бы. А то даже двери закрыть не удосужился.
— Как это — изменил? У вас же истинный брак! Да его еще на замысле скрючило бы!
— Не знаю, не знаю. А только меня перекосило, когда я их застала. Совершенно случайно, надо сказать. Вообще-то, я считаю, что истинный брак — это сказки для наивных ду… девиц, мечтающих о большой и чистой любви. Вы ж, мужики, по природе своей — полигамны. Вам надо как можно шире свое семя раскидать, в потомках себя обессмертить. Это женщине надо потомков выносить, выродить, вырастить, до ума довести. А чтоб не так тяжко на душе было — выдумываем себе сказочку об истинной паре. Так что я пожелала им большой и чистой любви, да и поехала по делам. Кстати, а вы-то у нас кто будете, уважаемый? И для чего меня сюда затащили? Спутники мои волнуются.
— А сама-то как думаешь? — улыбнулся Он. — Или ты думать непривычна?
Я хмыкнула. Нет, мужики — они такие. Мужики, одним словом. Думают, раз женщина, то и ума у меня быть не должно. И вообще — иди, как агнец на закланье. А фигу вам! Думать я умею.
— Так, значит, — принялась рассуждать я. — С одним вашим я уже знакома. Он у нас под партийной кличкой Юрлоу проходит. Лорд Стрегойский. Что нам это дает? А то, что в нашей славянской религии до прихода Христа на Русь — матушку, одного из детей Рода Стригоем звали. Разница в букве. Но это ерунда. Знали его, как бога ветра. По одним источникам — он дядька всем ветрам, по другим — отец. А поскольку вы с ним схожи чем-то….щеками, наверное…. Значит, родня. И холодом от вас веет нешуточным…. Думаю, вы Сиверко. Уж не знаю — брат ли вы Стребогу, отец ли — но из одной семьи, точно. Так зачем вам я понадобилась, великий Северный Ветер? Сдается мне, что с вашей подачи я в Элейнлиль переехала.
— Дерзка не по чину, — хмыкнул Ветер. — Может, что и выйдет из затеи Стрега. Да, я, в некотором образе, Сиверко. У меня много имен, как в мире Земли, так и в других мирах. Зови меня так, как тебе больше нравится. Хоть Сиверко, хоть Борей. Знаешь, поди, кто меня этим именем называл?
А я вместо ответа глазки сделала большими и выудила из памяти образ того, молодого, что меня в гардеробной нашел. Дескать, если вы Борей, а это тогда кто?
— Мальчишка, — отмахнулся Сиверко. — Один из моих потомков, в этом мире на практике. Мне другое интересно — почему выбор на тебя пал? Что в тебе есть, девочка с планеты Земля?