А смерть подождет
Шрифт:
А он довел её до вольера, сказал со вздохом:
— Иди, спи. Завтра для тебя будет тяжелый день.
Она помотала в знак согласия хвостом, ушла сразу в будку, на солому, улеглась поудобнее и скоро заснула.
И снился Линде удивительный сон!
Вот они с Гарсоном бегают по большому прогулочному двору питомника. Уже лето, тепло и солнечно, воздух свежий, с сотнями запахов, которые будоражат кровь, заставляя их обоих носиться с громким радостным лаем. Она охотно, с молодым задором, играет с Гарсоном — куснула его за ляжку, отбежала, кинулась влево, потом вправо, но бегает небыстро, зовёт: догони, догони! И скачет с ним — такая грациозная,
Не спеши, Гарсон! За девочкой нужно поухаживать, побаловать её лаской, нежной игрой.
Он понимал Линду, играл с нею с удовольствием, не спешил приступать к главному, что сблизит их окончательно…
Потом, много дней спустя, она вылизывала мокрых своих деток, заботливо подставляла под их крохотные мордочки набухшие молоком сосцы, сладостно чувствуя, как тёплая её жизнь переливается в них, таких ещё беспомощных, слепых, но безмерно нежных, дорогих. Линда впервые испытывала это великое материнское чувство, пусть даже и во сне, и непередаваемое словами блаженство разливалось по всему её телу, от носа до хвоста.
Она была счастлива. Она гордилась своим материнством, она хорошо понимала теперь чт'o значит быть Матерью, продолжательницей жизни.
… Уколы ветеринара Кровопускова сделали только половину дела — убили в утробе Линды щенят. Но искусственные роды не получались.
Собака хирела на глазах, кровоточила, умирала.
Олег сходил с ума.
— Игорь, сделай же что-нибудь! — кричал он на Кровопускова. — Не видишь разве: она погибает!
— Вижу, как не видеть! — меланхолично отвечал тот. — Резать надо, операцию делать. Возможно, у неё внематочная… Разрежем — увидим.
От ветеринара крепко несло спиртным.
Схватить бы Олегу дорогую ему Линду в охапку, да — в «Таврию», да к другому, более опытному и не такому бездушному собачьему доктору!…
Но он растерялся.
И ещё на что-то надеялся.
И подумал, что времени уже не осталось, Линду надо спасать здесь, на питомнике, руками всё того же Кровопускова — он же дипломированный специалист, он должен сделать всё как полагается!
Олег не видел, что Кровопусков для храбрости, в другой комнатушке, хлебнул спиртяги ещё, а потом уже надел белый халат, марлевую повязку и шапочку — классный хирург да и только!
— Ну, кладём!
Сжалось сердце у Олега от предчувствия беды: может, не надо? Может, увезти Линду в городскую ветеринарную лечебницу?!
Вдвоём они подхватили дрожащую Линду, положили на операционный стол. Кровопусков стал привязывать ей лапы, а Олег надел намордник. Говорил Линде:
— Ну что ты так дрожишь, девочка моя? Не бойся, я с тобой, ты немного поспишь, а потом всё будет хорошо. Будет немного больно, но ты выздоровеешь, и мы поедем с тобой в Москву, на соревнования. Успокойся, спи…
Да, если бы Линда могла говорить! Она рассказала бы всю правду: как Альфонс насиловал её, а его хозяин стоял рядом и довольно улыбался. А перед этим он привязал её к дереву поводком, а потом сжимал голову толстыми своими коленями и даже бил, чтобы она не сопротивлялась и покорилась Альфонсу.
Что она могла сделать одна? Ведь её любимого
… Варварской операции Линда не выдержала.
Она умерла на операционном столе.
Глава двадцатая
Незначительное это для постороннего человека «чэпэ» (подумаешь, собака сдохла!) стало на питомнике предметом серьёзного разбирательства. Шайкин назначил целую комиссию, в которую вошли Рискин и Проскурина, поручил им выяснить все обстоятельства дела и написать рапорта.
Написал объяснительную и Кровопусков. В ней ветеринар настаивал на том, что лейтенант Александров сам проявил инициативу с операцией служебной собаки, просил его, Кровопускова, сделать её, а также не докладывать об этом начальнику Центра, так как берёт ответственность на себя. Что же касается исхода операции, то тут он, Кровопусков, сделал всё как полагается (далее приводился целый перечень специфических процедур, названий лекарств и хирургических приёмов в процессе операции), но, к сожалению, Линда покинула этот мир, из наркоза не вышла. Видимо, не выдержало сердце. А может, её погубили токсины, вследствие внутриутробного разложения помета.
— Видимо… может… — недовольно произнёс Шайкин, выслушав ветеринара. — Ты врач, Кровопусков, должен всё говорить точно и по науке.
— Я вскрытия пока не делал, товарищ майор. Это предварительное заключение. Если нужно, я…
— Не нужно. Чего теперь и мертвую собаку мучить. Уже колол, резал… Люди, конечно, тоже под ножом хирурга умирают. Но меня в этой ситуации, господа офицеры, возмущает поведение лейтенанта Александрова. Без моего ведома, тайно, заставляет врача делать служебной собаке операцию, и та погибает. А я должен сказать, что Линда была у нас на хорошем счету, одной из лучших собак. И сейчас, в такое напряжённое время… Вы же знаете о взрыве на автобусной остановке! Мне звонит полковник Савушкин: Шайкин, давай кинологов с собаками!… А теперь получается, что кроме Литвинова мне и послать некого. Псов много, а по взрывчатке были только два. — Линда и Джой. Теперь один Джой…
— Александров начнёт работать с новой собакой, — вступилась было за Олега Марина Проскурина, но Шайкин резко оборвал её.
— Когда это он начнёт? Да когда эта новая собака станет второй Линдой, Проскурина? Через год? Или два? А остановки взрывают сегодня, сейчас!
Кинологи угрюмо молчали. Конечно, Шайкин по сути прав, собаки, обученные находить взрывчатку, нужны были сейчас.
— Рискин, ты что скажешь?
— Товарищ майор, я в принципе всё написал в рапорте. Линду жалко, да, отличная была собака. А что касается лейтенанта Александрова… Я согласен с вами, он превысил свои полномочия инструктора, надо было поставить в известность руководителя Центра. Может быть, и не случилось бы ничего.
— Именно! — Шайкин даже по столу кулаком пристукнул. — Больше скажу: я бы не допустил трагедии! В общем, всё ясно. Допущена вопиющая безответственность, а также серьёзное дисциплинарное нарушение. Я вынужден Александрова наказать. Все свободны. Александрову — остаться.
Кинологи один за другим, в подавленном состоянии, вышли из кабинета. Олег сидел перед столом Шайкина мрачнее чёрной тучи. Обида, боль утраты, жёсткие слова начальника — эти удары следовали один за другим. Оправдываться? Зачем? В целом всё правильно, разве только Кровопусков малость передёрнул, мог бы честно сказать, что операцию предложил провести он, а Александров согласился.