А смерть подождет
Шрифт:
Она в ужасе махала руками.
— О чем ты говоришь, Олег!? Какая свадьба!?
— Я серьёзно… Я же ехал к тебе… предложение делать.
— Ну, помолчи, Олежек! Нашёл время!
— Самое время! Пока едут… Ты маме… родителям моим позвонила?
— Конечно, не беспокойся!… Господи, да ты горишь весь!
Он взял обе её руки, стиснул.
— Когда свадьба, Женя?
Она серьёзно, очень серьёзно посмотрела ему в глаза.
— Да хоть завтра. Как только поправишься.
Он прижал Женю к груди, чувствовал, как бьётся её сердце, как вся она дрожит — и от страха, от переживаний, и от того, что он, сумасшедший
Губы их слились в нежном и робком поначалу поцелуе, а снизу, с пола, на них с любопытством смотрела молоденькая овчарка, совсем ещё щенок, месяцев пяти-шести. Пегас — такое теперь было у собаки имя — одобрительно вилял хвостом, и большие его влажные глаза светились радостью: он понял, что это его новый дом и его новые хозяева.
А в дверь уже звонили…
Глава двадцать первая
Военное братство — особое, высокое понятие. Это память о боях и погибших товарищах, это ощущение локтя друга и дыхание смерти, это единение душ и родственные чувства на всю оставшуюся жизнь. Это также испытание дружбы на прочность, верности долгу и присяге.
… О своём приезде Лёша Рыжков сообщил заранее. По телефону сказал Олегу, что у него отпуск, поездка с семьёй на море не получается, а вот на денёк-другой приехать в Придонск он бы смог.
— Ну, хоть бы на недельку, Лёха! — огорчённо отвечал Олег. — Что такое два дня?! В общем, приезжай, жду тебя!
Лёша, конечно, мало изменился за эти минувшие два года — всё такой же улыбчивый, простецкий с виду. Вышел из вагона с радостным, сияющим лицом. Олега — тоже радостно и счастливо улыбающегося, сразу же заключил в объятия.
— Задушишь чертяка! Ну, нагулял силушки, нагулял!
— А сам то! Смотри, пополнел, покруглел!
Они на мгновение отпускали друг друга, а потом снова тискали так, что кости трещали. На них даже оглядывались — неужели эти двое молодых людей так соскучились друг по другу!?
Ещё бы не соскучиться! Ещё бы не дать воли радости, сдерживать себя, не обнимать друга, с которым на какие-то секунды, на доли миллиметра были от смерти, с которым столько пережито!
— С приездом, Лёха! Рад видеть тебя, честное слово!
— И я рад, Олег. Еду и думаю: как он там?
Олег понял намёк.
— Всё нормально. Видишь, хожу.
— Вижу. — Лёша подавил вздох.
Они неторопливо шли по перрону, теперь уже ничем особенным не выделяясь из толпы, разве только тем, что один из них явно был на протезе, хромал.
Лёша всё же спросил:
— Тяжело ходить?
— Привык уже.
— Разве можно к этому привыкнуть?
— Человек ко всему привыкает. Лёха, давай не будем об этом? Я же говорю тебе: всё нормально!
— Хорошо, понял. Извини.
У «Таврии» Рыжков остановился, окинул взглядом привокзальную площадь, забитую машинами, удовлетворённо покивал головой. Полукруглая, со сквериком в центре, ухоженная площадь ему понравилась — а это визитная карточка города. И солнечный, тёплый октябрьский день этому способствовал: утро стояло сейчас тихое, с чистым голубым небом. Жизнь здесь, у вокзала, бурлила: что-то объявляло радио, суетились таксисты, зазывая прибывших «господ пассажиров» в свои машины, девушка-экскурсовод
— Хорошо у вас! — сказал Лёша. — Красивый твой город, Олег. Но и Омск не хуже, уверяю тебя. У нас летом — море цветов. Кто ни приедет, все удивляются: Сибирь и — цветы!
Вдруг переменил тему, показал глазами на здание вокзала:
— Здесь взрывное закладывали?
— Здесь. — Олег удивлённо глянул на друга: — Откуда знаешь?
— Ха! Откуда!? Телевидение наше любую криминальную мелочь раскрутит, круглые сутки про всякие «чэпэ» говорят, а уж про взрыв, пусть и не состоявшийся, на вокзале Придонска не рассказать!… Лена у телевизора сидела, зовёт меня: иди, слушай, о Придонске передают.
— Да, чудо вокзал и людей спасло.
— Не чудо — они просто бомбу плохо изготовили.
— Да, конечно.
Два офицера милиции, прошедшие Чечню, знали о чем говорили. «Чудо спасло» — это эмоции, это для газет, те трое, «кавказской национальности», просто технически сплоховали. А морально были готовы уничтожить и это здание вокзала, и людей, которые в нём в тот момент находились.
— Поехали? — Олег распахнул двери «Таврии» перед дорогим гостем. — Прошу!
Рыжков с интересом приглядывался к тому, как его друг управляется с машиной. Наверное, ему до этого не приходилось ездить в автомобилях с ручным управлением. Но Олегу он ничего по этому поводу не сказал, даже не похвалил — зачем лишний раз напоминать человеку о его увечьи?! Спросил о другом:
— Олег, помнишь нашу «антилопу» там, в Гудермесе?
— Ещё бы!… Интересно, катался на ней кто-нибудь после нас?
— Наверное… Съездить бы когда-нибудь туда… Тянет тебя, нет? Я бы поехал. Не сейчас, а лет через десять.
— А что? Съездим. Война же кончится когда-нибудь… Олег стал развивать эту мысль.
— Вот что странно, Лёха. Ну, на родину человека всегда тянет, это понятно. Где бы ни жил, а всё равно домой хочется приехать, где детство прошло. И где воевал. Я раньше этого не понимал. У нас тут, в Придонске, немцы были. Город почти полностью во время Великой Отечественной воины разбили. Процентов на девяносто. Гитлер даже хвастался, что, мол, русским, никогда этот город не восстановить… Ну а потом, после Победы, немцы сами его и восстанавливали. Ещё румыны были, итальянцы. И вокзал железнодорожный их же руками восстановлен… А потом, году в шестьдесят пятом, мне мама рассказывала, то есть через двадцать лет после Победы, немцы, деды уже, приезжали в наш город. Ходили, смотрели… И позже приезжали. Я уже в школе учился, маленький был, но помню: двух фрицев по телевизору показывали. Скромные такие, тихие. Что у них ни спросят, всё одно отвечали: «Я»! «Я»!… Согласен, мол. Да. Гитлер плохой, фашистам «найн». А я ещё думал: чего же вы сюда приехали? Вас тут били, в плен брали…
Олег перестроился в крайний ряд, ехал не торопясь, осторожно. Да и спешить, собственно, было некуда — выходной день, Женя ждёт их, для встречи гостя всё готово, а стол накрыть — дело пяти минут.
— Не Гитлер же приезжал, — сказал Лёша. — Такие же простые вояки, как и мы с тобой. Заставили, они и воевали. Воспитали так. Простора немцам захотелось, восточных земель, рабов. Фюрер, конечно, знал что делал. А народы не могут друг друга ненавидеть. Нас с тобой кто в Чечню кинул? Не забыл?