А собаку я возьму себе
Шрифт:
– Что вы делаете, Фермин?
Он не ответил.
– Пойдемте отсюда!
Он не пошевелился. Ночь, сатанинская свора собак, лающих без остановки… Что он хотел обнаружить в этом звере – следы переселившейся души Валентины?
– Ну, пойдемте же, здесь нам делать нечего.
Гарсон сунул руку в карман пиджака и достал свой табельный пистолет. Стал прицеливаться.
– Не делайте этого, Фермин. Поймите, животное ни в чем не виновато.
Он продолжал целиться в собаку, не спуская с нее глаз и медленно
– Вы потом пожалеете об этом. Зачем его убивать? Он же не виноват. Оставьте его!
Он вытянул руку. Пес понял, что сейчас умрет. Он замолчал, поднял голову, как смелый преступник, и тут Гарсон выстрелил. Лай вокруг моментально смолк. Пес рухнул на землю, сразу превратившись в небольшой тючок, и замер. Какая-то собака вновь залаяла, к ней присоединилась другая, потом еще одна. И вот уже снова яростно лаяли все. С замирающим сердцем я подошла к Гарсону. Он молча плакал. Слезы текли по его поникшим усам. Я взяла его под руку.
– Поехали, Фермин, уже поздно.
И мы вернулись так же, как приехали, – тайком. У меня было такое чувство, будто я присутствовала на казни царя, хотя казнили-то всего-навсего собаку. Еще одна смерть. Сердце, переставшее биться. Еще одна смерть. Мужчины и собаки и женщины и собаки. Все – беззащитные существа в ночи.
Эпилог
Я пригласила Анхелу и Хуана Монтуриоля в гости. Я должна была это сделать. Они имели право знать. Я приготовила три разных салата, запаслась лососиной и громадным тортом, украшенным шоколадной фигуркой собаки. Глупость, конечно, потому что всем было не до шуток. На моих гостей произвело большое впечатление то, как завершилось дело.
– До чего же коварная женщина! – воскликнула Анхела, имея в виду Пилар. – И как ловко действовала, все время оставаясь в тени.
– А мне она показалась несчастной.
– Думаешь, она была немного не в себе?
– Вообще-то нет, но в какой-то момент, конечно, свихнулась. В портрет убийцы она не вписывается.
– А кто на самом деле в него вписывается? – Хуан не то спрашивал, не то утверждал.
– Меня учили, что такие есть.
– Все эти исследования, касающиеся человека, бесполезны! – философски заметил он.
– Больше всего меня удивляет то, какие страсти, оказывается, бушевали в отношениях между этими людьми, которые были уже, так сказать, в возрасте, – небрежно проговорила Анхела.
– А что ты скажешь об этой супружеской паре? – спросила я. – Они друг друга любили, ненавидели, губили, поддерживали…
– Разве не всегда так бывает? – в лоб спросил Хуан.
– Надеюсь, что нет, – с излишней горячностью воскликнула я.
– Ты что, думаешь снова выйти замуж? – подловил меня ветеринар.
– Я говорила вообще.
– В любом случае это трагедия, – подытожила Анхела.
– Странно, что Рибас
– Он считал, что она полностью ему подчиняется. Презирал ее и потому никогда не думал об осторожности.
– Но она устала от него. Иногда в нас, женщинах, просыпается здравый смысл.
После этих слов мы обе посмотрели на бедного Хуана Монтуриоля, который инстинктивно съежился на своем стуле.
– Трагическая история, что и говорить! – вздохнула моя соратница в отстаивании женских прав.
– И какая запутанная! Собачьи бои – кто бы мог подумать!
– Недалеко мы ушли от римлян, – заметил Монтуриоль.
– Кстати, Петра, а что сталось с собакой Валентины?
– Думаю, когда все будет оформлено, ее усыпят.
– Это ужасно! А нельзя мне ее забрать? – спросила Анхела.
– А ты справишься?
– Это всего лишь несчастное животное, потерявшее свою хозяйку.
– Не знаю… Если хочешь, я похлопочу.
– Было бы хорошо.
Хуан взглянул на часы.
– Дамы, боюсь, что мне пора открывать мою консультацию. Я вас оставлю.
Он поцеловал Анхелу в обе щеки. Я проводила его до двери. Протянула ему руку, он ее пожал.
– От всей души благодарю тебя за помощь, сеньор ветеринар.
– Мне это было очень приятно.
– Хотелось бы знать, было ли тебе и вправду приятно.
Он пристально посмотрел мне в глаза. Улыбнулся.
– Можешь не сомневаться, мне было приятно.
Я тоже улыбнулась. Он повернулся и пошел к своему пикапу. Я с грустью смотрела, как исчезала за углом изображенная на его дверце собака. Потом вздохнула и вернулась в столовую, к Анхеле, тоже заметно погрустневшей.
– Еще кофе? – предложила я.
Она протянула мне свою пустую чашку.
– Петра, теперь, когда мы одни, я хочу тебя кое о чем спросить. Валентина на самом деле собиралась выйти замуж за Фермина? Мне кажется, она действовала так со зла. Поспешила сообщить о своей свадьбе любовнику, чтобы он наконец ушел от жены.
– Мы никогда об этом не узнаем. Это тайна, которую она унесла с собой в могилу.
– Ты думаешь, у Фермина остались те же сомнения?
– По-моему, он не похож на человека, который любит обманываться.
– Тогда он должен был страдать вдвойне; более того, он, наверное, до сих пор страдает.
– А ты не собираешься ему позвонить, поговорить с ним? Возможно, вы смогли бы…
Она покачала головой и сразу посерьезнела.
– Нет, Петра, об этом не может быть и речи. Я хорошо чувствую, когда все заканчивается так бесповоротно.
Я вгляделась в ее доброе, приветливое лицо, погладила по руке.
– Женщина никогда не узнает, что потеряла.
Она попыталась улыбнуться.
– Сделай мне одно одолжение. Передай ему это.