А ты гори, звезда

Сартаков Сергей Венедиктович

Тот постукивал пальцами по столу. Потом скрестил руки на груди. Обвел глазами углы комнаты. Поерошил волосы. Опять сложил руки вместе. И очень быстро, передернув плечами, наклонился к столу, схватил перо, подписал письмо, вложил его в конверт — стопка конвертов лежала рядом с чернильницей — и начертал адрес Любимова.

— Я сам занесу его в почтовую контору, — сказал и вышел, не попрощавшись.

16

Оставшись один, Ленин устало зашагал туда и обратно в узком пространстве между кроватями.

Ни в чем нельзя по-настоящему положиться на этого человека. Твердит о своей приверженности большевистской линии в партии, а сам на деле гнет совсем в другую сторону. Извольте находиться с ним в одной упряжке! А в этой упряжке после январского пленума оказались

еще и «старые друзья» Мартов и Дан — редакция Центрального Органа партии! Хорошо еще, поляк Варский поддерживает.

Январский пленум… Он мог бы стать действительным союзом двух фракций, объединить на общей политической платформе большевиков и меньшевиков-партийцев, при тесном сотрудничестве поляков и латышей. Так нет, опять-таки не без помощи того же Зиновьева туда притащили всех — ликвидаторов, отзовистов, примиренцев, богдановских «впередовцев» и прочая и прочая. Явился и подлейший карьерист, «нефракционный» Троцкий в надежде — опять-таки при милом соучастии Григория Евсеевича — протащить идею превращения своей венской газетки в Центральный Орган партии. Решили числом задавить, басистыми голосами перекричать. Ну что ж, пришлось сражаться. Три недели тягчайшей борьбы. С вынужденными уступками, в коих, к сожалению, Дубровинский, по доброте своей сердечной, им подыгрывал, но и с серьезными победами. Каких неимоверных усилий стоило добиться хотя бы недвусмысленного признания ликвидаторства и отзовизма проявлением буржуазного влияния на пролетариат!

Были и другие полезные решения. Но все эти решения теперь саботируются. Договорились на пленуме закрыть все фракционные газеты, оставив только единый Центральный Орган партии «Социал-демократ». Большевистский «Пролетарий» закрыт. «Социал-демократ» испорчен, а с приходом туда Мартова и Дана — воткнули-таки их! — работа стала совершенно каторжной. Ни дня без склоки, без истерик и угроз со стороны этих господ меньшевиков, с которыми ныне порвал отношения и Плеханов. Большевистского «Пролетария» нет, а ликвидаторский «Голос Социал-демократа» преспокойно выходит. Вот вам и решения пленума о закрытии, в пользу единства партии, всех фракционных печатных органов!

Большевистский Центр все в тех же интересах сближения фракций распущен. Но «голосовский» меньшевистский «центр», не нося формально такого названия, существует и всюду, где может, сует палки в колеса. Заграничное бюро ЦК перетрясли, от большевиков — на паритетных началах! — вошел в него единственным представителем Любимов — Марк, а он, пожалуйста… И Зиновьев уговаривает делать перед ним реверансы!

Коллегия членов ЦК в России — Русское Бюро ЦК… И прежде трудно складывавшаяся «пятерка», которая стараниями полицейских ищеек редко имела в своем действительном составе больше двух человек, теперь совсем обессилена. Но именно там, в России, вдали от этой тяжелой и подлейшей эмигрантской грызни, там, где теперь во всю свою силу продолжает свирепствовать жесточайший столыпинский террор, но где, несмотря на все это, живет и будет жить святое дело пролетарской борьбы, вот там сейчас всеми мерами надо закрепить и упрочить свои позиции, не дозволить ликвидаторам, расшатавшим верхи, разрушать партию еще и снизу! Решено было приблизить руководство к местным организациям, оставшимся ныне в полной растерянности и разобщенности, создать крепкую, работоспособную коллегию из семи товарищей, избранных в ЦК на Лондонском съезде. С этим на пленуме все согласились. А между тем персональный состав не определили. Коллегия, как и ЗБЦК, на паритетных началах, однако своих представителей господа ликвидаторы и их союзники не выделили. Ударились в демагогию: пусть большевики-цекисты, приехав в Россию, обратятся за советом к местным работникам. Что это, как не губительная затяжка во времени, как не стремление засаботировать партийную работу? Что это, как не стремление оберечь от возможных провалов свои кадры и вытолкнуть под безжалостную столыпинскую руку одних большевиков? Что это, наконец, поскольку Ленина вытеснить совсем из ЦК невозможно, как не стремление удалить ЦК от Ленина, придав русской эмиграции все права ЦК, зная, что Ленин вынужден остаться в эмиграции, и зная, что Заграничное бюро уже практически в их руках?

Ну, нет, и здесь еще поборемся!

Как и полагалось по договоренности, двое большевиков-цекистов уже уехали в Россию — товарищи Ногин и Гольденберг. И вот

Гольденберг уже там арестован. В явной опасности Ногин. Полицейские власти бесчинствуют, хватают без всяких видимых поводов, без улик, сажают в тюрьмы и ссылают лишь за одну принадлежность к большевистской фракции партии. Нет даже комедии суда. Установление личности и закрытое постановление Особого Совещания. Тяжело!..

Но все равно нельзя сдавать позиции ни на йоту!

Он все ходил и ходил, то всовывая руки в карманы, то закладывая их за спину. Десятки мучительных вопросов не давали ему покоя.

Кому теперь должно поехать в Россию вместо Гольденберга? Быть может, тоже на провал, а значит, и в тюрьму, на каторгу. Все время рвется Иннокентий. Зиновьев выпячивает его примиренчество. Да, на пленуме Иосиф Федорович никак не мог преодолеть в себе до конца надежды на всеобщее и честное соглашение. Его пленил пример Плеханова, осознавшего неверность своих партийных позиций, ему казалось, что вслед за Плехановым то же произойдет и с Мартовым и даже с Богдановым, тем более что Покровский, Лядов и Луначарский уже заколебались, уже разочаровались в своем кумире и, кажется, готовы попросить пардона. Что ж, это будет в добрый час! Но ехать ли в Россию Иннокентию?

Не имея работоспособной Русской коллегии, каким образом бороться там, не месте, с Потресовым и компанией, организовавшими практически свой, ликвидаторский, «центр»?

И если им удастся в ближайшее время объявить официально о создании легальной социал-демократической партии, то есть партии просителей-реформаторов, какой страшный удар тогда будет нанесен революции, нелегальной РСДРП! О, тогда его высокопревосходительству господину Столыпину руки и вовсе будут развязаны, он оборудует своими виселицами все города!

Как обезвредить подлую деятельность Дана и Мартова в Центральном Органе партии? Как вышибить их оттуда, без чего невозможно сделать «Социал-демократа» ведущей идейной силой партии? И как еще более приблизить к работе в печати Плеханова, который в этот тяжкий момент, оставаясь хотя и меньшевиком, все-таки честно воюет за сохранение партии?

Каким образом окончательно вывести на чистую воду Богданова с его мерзейшей философией махизма и богостроительства? Как развенчать и выставить на публичное обозрение неприглядные, тощенькие теории «впередовцев» о загоне партии начисто в мертвое подполье?

Как разгромить троцкистскую фракцию, самую вредную из всех меньшевистских фракций? Ибо убежденные ликвидаторы прямо излагают свои взгляды, и рабочим легко разобраться в их ошибочности, а милейший господин Троцкий обманывает рабочих, ловко прикрывает зло крикливыми фразами о спасительном обращении с петицией к черносотенной Думе, дабы та поспособствовала рабочим обрести свободу объединения в профессиональные союзы.

Из кухни сквозь полуприкрытую дверь доносились голоса. Крупская кого-то тихо убеждала зайти попозже, потому что Владимир Ильич сейчас работает… Ленин усмехнулся. Дорогая! Как незаметно, а настойчиво она все время его оберегает! Ему представилось: вот она вернулась из магазина, сумка с провизией оттягивает ей руку. А в квартире тишина. Значит, Зиновьев ушел. Надя заглядывает в щелку двери. Видит мерно шагающего человека. Стало быть, человека работающего, ибо она хорошо знает, что этому человеку, когда он работает, обязательно надо шагать. И вот — от ворот поворот любому гостю! Ах, не его оберегать, ему Надюшу надо бы поберечь, не позволять ей носить тяжелые сумки…

— Прошу прощения! — крикнул он. И широко распахнул дверь. — Работу я уже закончил. С кем ты ведешь переговоры, Надюша?

— Да вот Иосиф Федорович с Яковом Абрамовичем в гости пожаловали, — весело откликнулась Крупская. — А я было совсем уже отправила их обратно. Согласились.

— Вот «примиренцы»! — воскликнул Ленин, входя на кухню. — Сразу и согласились? Без всякой борьбы?

— Не надо так шутить, Владимир Ильич, — просительно сказал Дубровинский, пожимая протянутую Лениным руку. — Из всех неприятных слов для меня это самое неприятное. Бывал такой грех, и не раз, на последнем пленуме повторилось, в чем я сейчас себе оправдания никак не найду, но, право же, поверьте, Владимир Ильич, я стремился всегда не к «примирению непримиримого», а просто к донельзя желанному миру в партии. И не понял сразу с достаточной силой, что, пытаясь соединить несоединимое в верхах, тем самым помогаю разрушителям низов.