А ты гори, звезда

Сартаков Сергей Венедиктович

— Да! Да, все это совершенно правильно, Иосиф Федорович, — понимающе сказал Ленин. — И для вас и для меня в России была бы самая настоящая работа, не в пример здешней бесконечной грызне и склоке, которая, между прочим, тем хороша, — да, да, тем хороша! — что открывает подлинные лица всех этих склочников и скрытых врагов делает видимыми. Но снова ехать в Россию вам, сбежавшему из ссылки, — чистое безумие. Вы вновь, как и Ногин, окажетесь за решеткой. И это не самый лучший способ — сквозь решетку — разговаривать с женой и детьми. Тем более вести партийную работу. А нам с вами предстоит здесь, допустим, где-нибудь в январе, добиться созыва пленума Центрального Комитета, на котором поставить ребром

вопрос о перегруппировке в партии, о генеральном размежевании с ликвидаторами, — Ленин стиснул пальцы в кулак, — и прочнейшем сплочении всех подлинно партийных сил. Партия в опасности, Иосиф Федорович! В серьезной опасности. И тогда, когда ее стремятся растащить по кусочку, по фракциям, по группочкам, и тогда, когда хотят прилепить к ней что попало, всяческую мерзость. Вы мне сами пересылали в Бомбон письмо Троцкого…

— Он ухватился за предложение Зиновьева повести с ним переговоры насчет превращения «Правды» в орган Центрального Комитета и теперь уже сам жмет во всю силу, — подтвердил Дубровинский. — Мне гадко было читать его письмо.

— Прихлопнуть большевистского «Социал-демократа» и сделать венскую газетку Троцкого Центральным Органом партии! Какова подлость! Мы, дескать, вне фракционной борьбы, мы над нею. Знаем мы этих «нефракционеров»! Нет, Иосиф Федорович, нам с вами судьбой обречено бороться вместе. Пока что здесь! А относительно… — Голос Ленина снова стал мягче. — Словом, призовите время себе в союзники. Уверяю, все образуется…

Их позвала Надежда Константиновна:

— Володя! Иосиф Федорович! Идите сюда, посмотрите, какую прелесть принесла мама! Чем вы там заняты?

— Мы обсуждаем с Иноком, как нам провести совместный отдых будущей весной, — откликнулся Владимир Ильич. — Идемте, нельзя портить хорошее настроение женщинам!

И потащил Дубровинского за собой.

15

Весна вступала в Париж. Еще не та, сильная и бурлящая, подобная веселому карнавалу в природе, когда все меняется ежечасно, все осыпано цветами и светится, ликует, поет. Вступала весна пока еще не очень опытная. Она словно бы только пробовала, испытывала свои способности: то нацелится горячим солнечным лучом в окно, то коснется яркой зеленью нежных кустов сирени, то отзовется необычно ранним перекликом птиц.

И вот уже прокатились, промчались по Сене полые воды, затопив было изрядную часть Парижа. Вот и пообсохли совсем загородные лесные дороги, маня любителей дальних прогулок своим неповторимым ароматом перепревшей прошлогодней листвы. Установились ровные, теплые дни.

Ленин с утра, как только встал с постели и умылся, тотчас принялся чистить, протирать маслом велосипед Надежды Константиновны. Лично его велосипед в такой заботе не нуждался, был даже как следует не обкатанным, только из магазина. Оно и неладно бы: самому ездить на новенькой машине, а жене — на потрепанном драндулете. Да что поделаешь, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Взыскал с виконта по суду денежки! Наказал капиталиста! Собственных пришлось добавить всего несколько франков.

И, ловко орудуя щеточкой и маслеными тряпками, Владимир Ильич не без юмора мысленно восстановил картину аварии близ Жювизи, едва не стоившей ему жизни.

…Будто испуганный конь, шарахнувшийся в сторону черный автомобиль. Пронзительный визг тормозов… И тут же сильнейший толчок в заднее колесо велосипеда — ведь можно же, оказывается, успеть и соскочить с седла! — а потом на земле какая-то мешанина из лакированных

трубок и тонких белых спиц… Растерянное, побледневшее лицо владельца автомобиля, прыгающая от страха нижняя губа: «Месье, месье, вы не убиты?» Болван! Не может отличить велосипед от человека! «Как видите, убит не я — убит мой лучший, верный друг». Автомобиль мгновенно исчезает. И если бы не благожелательная публика, успевшая запомнить приметы машины, пожалуй, и самому Шерлоку Холмсу не отыскать бы этого аристократа. Свидетели катастрофы, простой народ, расспрашивали совсем иначе: «Месье, вы не ушиблись?», «Не надо ли помочь?» А после: «Месье, это был хороший велосипед?», «Месье, вы в Жювизи наблюдали полеты аэропланов? Скажите, кто из авиаторов сегодня особенно отличился? Кто выше всех поднялся?»

Милые, добрые люди!

А зрелище было действительно великолепное. Захватывающее зрелище. Летательные аппараты, оставляя за собой широкую ленту голубого дыма, взмывали вверх с такой чудовищной быстротой, что уже через несколько минут становились похожими на стрекозу в небе. Удивительны ловкость и мужество авиаторов, остающихся наедине с воздушной стихией. А ведь совсем не просто потом и опуститься на землю! Ах, как пострадал этот бедный Лангле! С какой отчаянностью боролся он на виду у всех со своим вдруг закапризничавшим аппаратом! Но вышел-таки победителем, хотя унесли его с поля всего забинтованного, на носилках! Завидная смелость! Совершенно нелепыми представляются после этого всякие там наземные катастрофы, автомобильные, велосипедные. А впрочем…

А впрочем, никуда и от них не уйдешь. Вон Митя, брат, нынче зимой возле своего Серпухова ухитрился даже из саней вывалиться так, что нога и плечо в ключице оказались сломанными.

Перепугавшийся конь на земле ничуть не безопаснее заглохнувшего в воздухе мотора.

Из кухни доносились перезвон посуды, запах крепкого кофе. Выглянула Крупская.

— Володя, может быть, позавтракаем? Все уже на столе.

Рядом с нею появилась Елизавета Васильевна. Приглашающе поманила рукой. И стиснула ладонями голову. Уже несколько дней мучилась она мигренью.

Ленин посмотрел на нее сочувственно. Вытер тряпицей испачканные, промасленные руки. Прислонил велосипед к стене, окинул критическим взглядом.

— Да, Надюша, да! У меня тоже все готово. Но, знаешь, если бы его в мастерской сумели покрыть свежим лачком…

— Он и так совершенно как новый!

— Да, но все-таки…

Он с удовольствием поплескался под умывальником, намыливая руки несколько раз до самого локтя и медленно сгоняя пушистую пену в таз с водой. Плескался и рассказывал попутно, какие мелкие изъяны удалось ему обнаружить при чистке велосипеда и каким образом он их устранил.

— А не прокатиться ли нам сегодня перед обедом, Надюша? В лесу сейчас прелесть как хорошо! Жаль, не сможет поехать с нами Елизавета Васильевна. На свежем воздухе она сразу бы порозовела.

— Мама совсем изнемогла от этой головной боли, — сказала Крупская. — И действительно, хорошо бы поехать ей с нами. Только как?

— Представляю себя на велосипеде! — усмехнулась Елизавета Васильевна, разливая кофе по чашкам. — Нет, мои милые, я уж просто полежу у раскрытого окна. А вы мне привезите из лесу какой-нибудь весенний цветочек.

— Привезем! — пообещала Крупская. И спохватилась: — Да, Володя, но ты сегодня, кажется, опять собирался работать в библиотеке?

— Библиотека подождет! — заявил Владимир Ильич, усаживаясь за стол и принимая от Елизаветы Васильевны приготовленный ею бутерброд с печеночным паштетом. — После хорошей прогулки по лесу я все наверстаю. Единственное, что я абсолютно обязан сделать сегодня, — это написать и отправить домой письмо. Иначе почта не успеет доставить его к маминому торжественному дню.