А я люблю военных…
Шрифт:
— Федота-то? — уточнила старушка.
— Ну да, — нетерпеливо подтвердила я.
— Так Лаврушка и привез. Кому ж еще? Лавр, говорю, привез, братец его непутевый, не сам, конечно, машины-то нет у него, другу поручил. Ой, Лавр! — всплеснула руками старушка. — Думали уж и на свете нет его. Дак объявился.
Вот и объяснение, могла бы и сама догадаться. Я деловито поинтересовалась:
— И давно объявился?
— А и не то чтобы. Месяца два назад объявился Лаврушка-то. Непутевый он. Непутевостью своей Лавр прямо-таки в отца, покойника,
“Э-э, — подумала я, — сейчас заведет шарманку: конца и края не видно. Вот есть же такие люди, до сути никак не могут добраться. Все их по периферии носит. То ли дело я, — всегда зрю в корень!”
— Бабушка, вы бы про то, как он объявился, — решительно вернула я к теме старушку.
— А месяца два назад объявился, — легко вернулась она. Все равно, видно, ей о чем говорить — лишь бы рот не закрывался.
— А где он был до этого?
— Да говорю же: лет тридцать слыхом не слыхивали о нем. Как в тюрьму его определили, с тех пор и пропал. Думали помер уж, ан нет, живой оказался. Приехал и у меня поселился. Мне не жалко, места много. Он и денег давал. Были денежки у него. Я так и нарадоваться не могла: Лаврушка прям-таки сам на себя не похож, тихий такой, правильный, ангел чисто. Даже за водкой меня не гонял.
— Не гонял за водкой? Чем же занимался он здесь тогда? — удивилась я, уже просвещенная о нраве Лаврушки.
— А дома сиднем, непутевый, сидел, ровно сыч. Носа на улицу не показывал, боялся усё. Так и усё равно не уберегся. Понаехали тут архаровцы. Все окна из автоматов повысадили. Вон, фанеркой пришлось забить, — кивнула на дом старушка.
— Прямо в вас и стреляли? — спросила я, изумляясь ее спокойствию.
— Не-а, я в тот час в сельпо за хлебом пошла. Трудно уж самой печь. Уж руки не те, и ноги не те, спина вот…
Я нетерпеливо ее перебила:
— И что же, бандиты убили Лавра?
— Не-а, утёк он. Думала, как сыч сидит, а он, поганец, в погребе лаз прогрёб. Вот и утек, но чуть попозжее объявился и на голову мою Федота приправил.
Долго уговаривал, а как согласилась, так снова пропал. Дружок его чуть позже Федота привез, мол Лавр попросил. С тех пор и живет у меня горемыка, а Лавра больше не видала. Денег, правда, оставил, когда на Федота согласилась я, оставил и сгинул опять. Говорила ему, пусть мучается Далилка, тяжело мне, а он ни в какую.
Сказал, что Далилка уехала куда-то, а Федот, говорит, деревенским воздухом подышит пускай. Ему, мол, перед смертью полезно.
— Перед смертью молиться полезно, — заметила я и попрощалась с бедной старушкой.
* * *
По пути Сергей и Харакири пытались узнать какой мне удалось разжиться информацией. Я молчала и лишь отмахивалась, погруженная в свои мысли.
“Много будут знать, раньше состарятся,” — решила я, не понимая их настойчивости.
Они же не отставали. Особенно Харакири, который обижался и все бубнил:
— Сама же говорила, что все мы члены БАГа, и
Когда же он стал слишком наседать, я прикинулась спящей. Харакири, упрямец, долго меня тормошил, пока Сергей не сказал:
— Оставь ее, пускай поспит, намаялась, бедная.
В голосе его явственно слышалась столь необходимая мне нежность.
“И все же он очень мил,” — подумала я, действительно засыпая.
Глава 31
“Сосновый коридор”. Наконец-то. Времени нет. Послы Микадо вот-вот пройдут вдоль раздвижных перегородок, с рисунками сосен на морском берегу. В Белый Кабинет сегуна. Близится время. Почти десять…
Асано Наганори укрылся за раздвижными перегородками — стенами коридора. Из Зала Приемов в Белый Кабинет медленно шествует начальник охраны, Кадзикава Ёритору.
“Враг! Меч из ножен! Асано Наганори не потерпит бесчестия!”
Он изготовился. Мелькнула мысль: “Жаль! Нет длинного меча. Запрещен во дворце сегуна. Не беда. И коротким достану.”
Тускло блеснул клинок. Асано молнией вылетел из-за перегородки.
— Знаешь, за что мщу! — крикнул он, замахнувшись мечом.
Грозно надвинулся на Ёритору. Чуть промедлил, глядя в глаза. Впитал смертельный ужас врага.
— Стой, безумец! Стой! — грянул окрик.
Меж Наганори и Ёритору вклинился престарелый Кира Ёсинака. Незаметно появился из Белого Кабинета. Раскинув руки, прикрыл начальника охраны.
— Зарублю! — рявкнул Асано.
— Руби старика, — содрогаясь, ответил Кира. — Тебе отомстят. Отрубят голову. Ты обнажил меч во дворце. И мой клан…
— Уйди! — теряя самообладание закричал Асано.
— Нет, — возразил старый самурай. — Я церемониймейстер двора. Под угрозой прием. Одумайся! Еще могут простить.
За спиной Кира в оцепенении застыл Ёритору. Холодный пот стекал с его лба.
“Проклятый Кира! Встал на пути! Не смогу дотянуться коротким мечом! Злейший враг, Ёритору, спрятался за чужой спиной! Недосягаем!”
Асано потерял голову.
— Получай, старик! Не будь упрямцем! — рассвирепел он.
Плашмя ударил мечом. Еще! Еще!
Кира упал. По лицу заструилась кровь. Ёритору очнулся, перехватил руку Асано, удерживая меч. Набежали люди.
— Убью! — рычал Асано.
Его повалили на пол. Обезоружили.
Уже в руках стражи Асано крикнул:
— Я отомстил! Теперь отомстил!
Отважный Наганори сошел с ума?! Кому отомстил? Дряхлому старику? Церемониймейстеру?
Никто не понял выкрика Асано. Его грубо поволокли в Янаги-но ма — “Ивовую комнату” — заперли, выставили стражу.
Велик клан Асано. Но… Скоро решили судьбу самурая. В одиннадцать перевезли из эдосского замка в особняк Тамура Укёдаю. Собрали экстренное заседание правительства. Его возглавил сегун!
Как наказать наглеца? Очевидна ли вина? Не помутился ли разум Асано?