А я люблю женатого
Шрифт:
– Посмотрите на эту фотографию, – призывала ведущая, – отец ребенка умоляет всех, кто хоть что-нибудь знает о судьбе мальчика позвонить по телефону…
Появилось фото Шурика.
– Изверг ты! – сказал Феликс.
– А ты бомж! – парировал мальчик.
– Отец ведь волнуется!
– Человеческие чувства не всегда следует принимать в расчет, вот что я тебе скажу! – цинично изрекло юное существо.
– Я сейчас позвоню в ментовку!
– Ага, и сам вылетишь из Москвы в двадцать четыре часа. На родине герою уже
Феликс помолчал и продолжал уже миролюбиво:
– Зачем из дому сбежал?
– За надом. У каждого свои обстоятельства.
– А школа?
– Главному меня научишь ты!
В тире мальчик упорно целился в лису. Раз, другой, третий… Но она не падала.
Они снова шли по шпалам к дачному поселку и откусывали от одного батона на двоих.
– Когда я рисую, то знаю, что никогда не умру, – сказал Феликс. – Душа моя с конца кисти переселяется на холст и там застывает. А покупают меня или нет – мне глубоко безразлично.
– Таких, как ты, надо уничтожать, – заявил мальчик и отнял у Художника хлеб. – Ты совершенно бесполезен для будущего. Время само все расставит по своим местам.
Они свернули в узенький переулок. У маленького киоска разговаривали двое – он и она.
Он собирался уходить, а она упорно удерживала его.
– Глеб, Глеб, погоди!
– Катя, я уже сказал – это невозможно!
– Глеб, милый, я все для тебя сделаю!
Парень был очень хорош собой, в девице с первого взгляда угадывалась провинциалка.
Она хотела было его поцеловать, но Глеб грубо оттолкнул ее.
– Ты мне надоела!
– Я привезла тебе все, что смогла! Смотри! – Девушка достала из сумочки пачку денег. – Тебе этого хватит. Появится твой клип, ты раскрутишься, тебя все станут узнавать!
Глеб явно замялся, увидев деньги.
– Ну и сколько там?
– Много! Только ты пообещай, что мы будем вместе! Я все смогу, я для тебя на любые муки пойду, только ты обещай!
– Обещать я ничего не буду! Ты вкладываешь деньги в искусство, а мы остаемся просто друзьями, – холодно резюмировал Глеб.
– Хорошо, – сказала девушка, и ее глаза наполнились слезами.
Она плакала, а он тряс ее как грушу.
– Не преследуй меня, не приставай! Хочешь помочь искусству – пожалуйста! Но о любви ни слова!
Художник двинулся к ссорящейся паре.
– Куда? Зачем? Это их разборка! – крикнул Шурик, но Феликс будто не слышал его.
– Ты что-то не очень вежлив, извинись перед ней! – сказал он, подходя к Глебу. – С дамами так разговаривать не принято!
Глеб ошалел от такой наглости.
– Уйдите, это не ваше дело!
– А это еще неизвестно!
Феликс легко оторвал Глеба от земли, схватив его за шкирку, но Катя тут же, как дикая кошка, вцепилась в художника. Глеб сумел
Шурик боялся подойти к дерущимся.
Из киоска выскочили двое. И еще двое. Началась настоящая потасовка.
Шурик все не решался двинуться с места. А когда наконец решился, было поздно: оглашая ревом окрестности, к дерущимся подъехал милицейский уазик, и оттуда выпрыгнула бравая баба Аленушка с русою косой.
– Глеб, беги! – закричала Катя.
Глеб бросился прочь. Увидав Аленушку, побежал и Феликс. Они бежали в одном направлении и одновременно остановились в тупичке у железнодорожной станции.
– Не бей меня, не бей! – запричитал Глеб. – Я артист, артистов бить нельзя!
Феликс сплюнул:
– Да кому ты нужен!
– Погоди, – расслабился Глеб, – она там мне денег привезла, так пусть позвонит, вот телефон моих московских друзей, а на дачу, где мы жили, ей возвращаться не надо, там хозяева приехали, понятно? И пусть еще смотрит меня в среду по телевизору в двадцать три часа, в программе «Путь в звезды». Это завтра, – торопливо бормотал Глеб, – по телевизору пусть смотрит, а сама не приезжает! Ты проследи!
– Ты что, офигел? Думаешь, я собираюсь с вами нянчится? – не понял Феликс.
Глеб придвинулся к нему:
– Она сумасшедшая. Так нельзя любить. Это клиника! – Оглянувшись, он похлопал Феликса по плечу. – Я поехал, вон электричка!
– Так и пишите, – диктовал милиционер в отделении зареванной Кате: – «…и в драке у меня похитили деньги в сумме две тысячи долларов США».
Она всхлипывала, причитала:
– Глеб, Глеб…
– Две штуки баксов в драке проворонить, – вздохнул милиционер сочувственно.
…Катя переступила порог дачи. Робко огляделась.
– Что это? – спросила она.
– Вы теперь здесь жить будете, – сказал художник, – пока я вам деньги не верну. Они же у вас в драке по моей вине пропали.
– Да что вы мне голову морочите? Как вы мне их вернете? Вам и самому есть нечего, – Катя снова всхлипнула.
– Ваш Глеб передал, чтобы здесь пожили. Он и телефон свой московский оставил. А в среду его по телевизору покажут. Да вы не волнуйтесь, тут телевизор есть! – пытался успокоить девушку Феликс.
Она села, закрыла лицо руками:
– Теперь все кончено. Теперь уж окончательно. Вы это понимаете?
– Да не убивайтесь так, я бы продал дачу, но она не моя, мои только картины, но их не покупают.
– Ван Гог за свою жизнь не продал ни одной картины, – изрек сидевший на диване Шурик, – вам это известно?
– Я не знаю, кто такой Ван Гог, – ответила девушка, – и перестаньте мне выкать.
– Как вас зовут?
– Катя.
– Что же вы, Катя, такая темная, мировой живописью не интересуетесь?