А я заставлю!
Шрифт:
– Если бы я знала.
– Могу к себе, если некуда. Погреемся.
– Да нет уж, спасибо.
– Ну, как хочешь, тогда я погнал.
Парень поднимает свой огромный рюкзак, вскидывает его себе на плечи, обдав нас всех каплями растаявшего снега. Я вздрагиваю, а девочка начинает неожиданно заходиться в рыданиях.
– Я не хочу, чтобы Эльза уезжала. Она заболеет и умлет. А как же Анна? А Олаф? Они останутся одни.
– Эльзу не пустят на такой холод, правда? – во Льва вонзается взглядом мама ревущего
– Умлёт, умлёт, её заметёт.
У меня в голове словно котелок с кашей начинает закипать от избытка голосов и мыслей. Хочется крикнуть всем – ТИХО! Дайте подумать куда мне податься, но я просто растерянно моргаю ресницами, в ярких красках представляя, как сейчас стану одним из сугробов на улице.
В коридоре усиливается детский плач.
Я совсем не понимаю кого успокаивать – их, или себя. У меня начинают дрожать руки от звона в ушах, и я едва не роняю тарелку.
Боковым зрением замечаю, как скулы Льва заостряются, ноздри расширяются, словно он сейчас начнет дышать огнем.
Он рывком вырывает у меня пирог.
– Зайди! – цедит сквозь плотно сжатые зубы.
– Что? – непонимающе таращусь на него.
– Я сказал зайди!
Взяв чемодан, нерешительно ступаю на порог.
– Всё, Эльза не заболеет и не умрёт. Все по домам. Живо! – рявкает, грохнув дверью так, что у меня, кажется, лопаются барабанные перепонки.
Глава
4. Вопросики
– Сейчас они разойдутся, и я уйду, – гордо встречаюсь взглядом с нависающим надо мной Львом.
Он так и стоит, в одной руке держа тарелку с пирогом, а в другой пакет с доставленной едой.
В стальных глазах раздражение, скулы напряжены. Если бы мог, он, наверное, удавил бы меня. Хотя тут вопрос спорный. Я тоже сейчас не полыхаю к нему положительными эмоциями и дала бы достойный отпор.
Между нами расстояние в каких—то пару сантиметров, а я только сейчас вспоминаю, что он наполовину раздет.
Взгляд невольно падает в область крепкой мужской шеи, и я сглатываю. Находясь глазами на уровне острого кадыка, чувствую, как резко становится неловко. Шок после шума в коридоре отпускает, и мои органы чувств начинают жить своей обычной жизнью. Я тут же улавливаю нотки довольно тяжелого парфюма, замечаю, что широкая мужская грудь покрыта жесткой порослью темных волос, уходящих вниз. Туда, куда я не осмеливаюсь посмотреть, потому… просто потому, что мне это не интересно. И косые мышцы живота, прячущиеся под брюками, тоже не вызывают никакого любопытства. Абсолютно никакого!
Чувствую, как кожу лица начинает печь, и молниеносно возвращаю взгляд обратно на шею. Сердце колотится, хочется отхлестать себя по щекам. Соберись, Злата. Ты не из тех, кто смущается от вида мужской груди, правда же?
На самом деле, не правда.
От того, как близко он стоит, мне становится по—настоящему душно.
– Ты планируешь здесь стоять до утра? – холодный голос Льва рывком возвращает меня к реальности.
Вскидываю
– Нет. Дай мне пять минут. Только съем вот это, – отбираю у него тарелочку.
Осмотревшись, присаживаюсь на стоящий у ног, идеально белый пуфик.
Если уж идти на холод, то хотя бы не на голодный желудок. А то, что я вскоре туда отправлюсь это как пить дать. Не ночевать ведь он меня позвал, на самом—то деле. Просто спектакль в коридоре хотел скорее прекратить, вот надел на время маску филантропа.
Сладкий запах ванили щекочет мои рецепторы и вызывает громкое урчание в животе. Пахнет потрясающе.
– Ты прямо здесь есть собралась? – сверху прилетает вопрос, когда я отламываю кусочек и отправляю его в рот.
– Да. Здесь вполне удобно. Или боишься, что накрошу?
– Как накрошишь, так и уберешь за собой. Дай сюда.
Нагло отобрав у меня тарелку, это невоспитанный небрежно кивает на мою шубу.
– Раздевайся. Переночуешь у меня, а завтра чтобы духу твоего здесь не было.
Да ладно? Не сразу верю я.
– С чего это ты вдруг передумал? – недоверчиво сощуриваюсь, – Вспомнил о наличии совести?
– Скорее о здравом разуме. Не хочу потом связываться с полицией, если тебя где—то заметёт насмерть.
Да он просто эталон сочувствия.
– Тебе, видимо, чужая жизнь вообще ни капли не важна, да?
– Твоя жизнь – точно нет. Но если не хочешь оставаться, выход прямо за спиной. Уговаривать не стану.
Заломив в ожидании бровь, буравит меня взглядом.
Одна половина меня гордо фыркает, накапливая нелицеприятные выражения, чтобы расстрелять его самодовольную физиономию, а вторая отчаянно закрывает ей рот, напоминая о том, что гордость – это конечно, прекрасно, но не когда перед глазами маячит перспектива быть заметенной в сугробе.
Смирившись с мыслью, что заночевать в тепле будет всё же разумнее, демонстративно снимаю шубку, и вешаю её на рядом стоящую лакированную вешалку.
– Умное решение, – говорит так, словно он знал, что так и будет, а я только время его зря потратила.
Разворачивается и уходит в глубь квартиры.
По—детски показав его затылку язык, снимаю сапоги, отставляю их в уголок и ступаю на холодный пол.
– Сюда иди, – доносится в приказном тоне.
Кошмар. Похоже, его замашки начальника абьюзера распространяются и вне рабочих стен.
– Проходи, дорогая Злата, чувствуй себя как дома, – отзываюсь вежливым тоном, показывая, как на самом деле нужно разговаривать с гостями. Пусть и нежданными. – Конечно иду, Лев. Спасибо за гостеприимство, – продолжаю еще более сладко.
– Как дома – будешь чувствовать себя дома, – доносится мне в ответ.
Да нет… дома я себя как дома тоже не чувствую. Но этого ему знать не нужно.
Пока шагаю вперед, с интересом оглядываюсь по сторонам.
Квартира у него конечно, огромная.