А жизнь продолжается
Шрифт:
— Сколько у вас в хозяйстве овец?
— Овец? — Хендрик начал считать. — Должно быть, десять — двенадцать. Вы что, скупаете овец?
— Да, — сказал Август, — скупаю.
Хендрик поразмыслил.
— Пожалуй, мы бы и продали. А сколько вы даете?
— Я плачу двадцать семь крон за овцу, барана и ягненка, — сообщил Август.
Хендрик встрепенулся, о таких ценах он и не слыхивал, это воля Провидения и Божий дар.
— Будьте так добры, обождите, пока я сбегаю за отцом, — попросил он.
Август кивнул.
Тут в
— Одна нога здесь, другая — там, Маттис! — сказала она, выпроваживая его за дверь.
Мать спросила:
— Что такое? Куда это он?
— Да так, по одному делу в Северное селение, — отвечала Корнелия.
— По какому делу?
Тобиас приготовился уже состроить страдальческую гримасу, жена его снова остановила прялку и с беспокойством на него глянула: неужто нельзя было заключить эту сделку без того, чтобы этим не воспользовались другие и содрали такую же бессовестно высокую цену? Чтоб им пусто было!
— Что же это вы, — с горечью в голосе спросил Тобиас, — даете двадцать семь крон кому ни попадя?
— Такова моя сегодняшняя цена, — сказал Август.
О, какое блаженство снова оказаться хозяином положения, от которого зависят людские судьбы! Он и не собирался скупать овец, на черта ему овцы, это тебе не серебряный рудник, не сотня тысяч быков. Тут нечего даже и сравнивать! Но поскольку в данный момент никто не предлагал ему приобрести прогулочную яхту или провинцию в Боливии, он решил не пренебрегать и обыкновенными овцами.
Более того, в изобретательной голове Августа тотчас же созрел план: он поговорит вежливости ради с консулом Гордоном Тидеманном и получит разрешение пользоваться горным пастбищем, а потом накупит овец, те к осени разжиреют, а стеречь их будут Йорн Матильдесен и его жена. Забивать осенью овец он не станет, он станет их разводить, разводить год за годом, в горах можно выпасать до десяти тысяч, со временем он поставит для всего поголовья обширные овчарни и купит километров на десять болот, которые осушит, вот и корм на зиму. Не может быть, чтобы Поулине была против такого занятия, она любила и сама держала скотину. Бог ты мой, сколько же это будет овец, и сколько они дадут мяса и шерсти…
Гляди-ка, на дороге Хендрик с отцом, бегут во всю прыть. Тобиас с женой досадливо усмехаются, а Корнелия презрительно роняет: «Прямо как на пожар!» Удивительно находчивая девушка эта Корнелия, ей пальца в рот не клади.
Хендрик с отцом заходят вконец запыхавшиеся, и для очистки совести Тобиас вынужден сказать своему соседу:
— Присядь-ка!
— Лучше я постою. Ты небось успел уже убрать сухое сено, а, Тобиас?
Август перебил его:
— Сколько у тебя овец на продажу?
Тот слегка озадачился и начал было разводить тары-бары:
— Говорят, вы покупаете овец, вот мне и желательно знать…
— Сколько у тебя овец на продажу?
— С ягнятами двенадцать, — сказал сосед и почтительно поклонился.
Август
— У тебя еще бумага найдется?
— Нет, — ответила Корнелия, — она у меня, как на грех, кончилась.
— Хм! — произнес Август. — Хендрик, ты бы мог сбегать в город за всеми моими документами и протоколами.
Хендрик готов бежать сию же минуту.
— Только ты их не найдешь! — Август вытащил из брючного кармана восемь большущих ключей на связке. — Тебе не найти их во всех этих чемоданах и сейфах.
— Ух ты, сколько ключей! — вырвалось у Хендрика.
Август:
— У меня есть еще четыре, только я их с собой не ношу, чтобы не перебарщивать, иначе это войдет в привычку.
Пусть Корнелия послушает, сколько у него под замком всяческого добра!
Он вышел из положения, воспользовавшись контрактом Тобиаса: та же цена, те же условия — зимний корм с Михайлова дня и до мая, такая-то и такая-то сумма.
— Распишись! Вот тебе деньги!
Готово. Без дальних слов.
Вид у соседа смущенный, он говорит:
— Это все мне? Такого не может быть!
Август ответил, что разница пускай пойдет в счет платы за зимний корм. Поскольку у него нет мелких ассигнаций.
— А теперь, — сказал он, — я хочу, чтобы ты, Корнелия, проводила меня на выгон. Я хочу осмотреть лошадь.
Ему было необходимо поговорить с Корнелией с глазу на глаз, но все ее домашние и соседи, как назло, увязались следом. Напрасно он тянул время, и расхаживал вокруг кобылы, и со вниманием разглядывал навоз, и несколько раз заставлял ее вставать на дыбы — эти люди, будь они неладны, и не думали трогаться с места, а ведь, казалось бы, они должны были порядком проголодаться после дневных трудов.
Августу ничего не оставалось, как закончить осмотр.
— Я подумал, может, у нее колики, — сказал он. — Потому что в таком случае я бы снял их за пять минут.
Сосед не прочь полебезить перед денежным господином:
— Сняли бы? Вот что значит быть, как некоторые, и превзойти все науки!
— Я бы ей просто-напросто сделал прокол, — сказал Август.
— Только ветры тут ни при чем, — сказала Корнелия.
— Вот и я говорю то же самое, — ответил Август.
— И уж не знаю, какие такие у нее изъяны, кроме того, что она не дается в руки и бросается на людей.
— Как будто этого недостаточно!
Все рассмеялись, и сосед нашел, что это чистая, святая правда. Разве этого недостаточно, что она не дается в руки и бросается на людей? Он будет стоять на этом до самой своей смерти!
Август посмотрел на часы.
— Дело к вечеру, — сказал он. — Как-нибудь в другой раз, Корнелия, я осмотрю твою лошадь получше, а сейчас мне некогда.
Когда они возвращались с выгона, к дому подкатил велосипедист, на багажнике у него пристроился Маттис. Это был Беньямин из Северного селения, весь взмокший от пота. Корнелия тут же зашла в дом.