А. Смолин, ведьмак. Цикл
Шрифт:
— Кто?
— Ээээ! — аджин пощелкал пальцами — Как это… Она кемпир! Снова не понял? Ай, Сашка, как с тобой трудно. Того не знаешь, этого не знаешь. Если не учишься — зачем в городе живешь? Живи там, где все просто, где думать не надо. А тут живешь — учись давай. Узнавай больше, понимать жизнь станет легче. А то умрешь — и не поймешь отчего. Ха!
— Смешно — хмуро согласился я.
— О! — Абрагим ткнул мне в грудь своим толстым указательным пальцем — Она — Лихо. Не главное, то, что под горами давно сидит и выйти не может, она просто служит ему. Где немножко задержится —
Как интересно. Францев, который давно мертв — паша, высшая степень уважительного отношения к нецарственной особе. А Ровнин только эффенди. И, судя по интонациям, Абрагим не испытывает к нему и половины того отношения, что к прежнему начальнику Отдела.
Впрочем, он в этом не одинок. Я, даже будучи за границей, пару раз слышал рассказы о легендарном Францеве, причем не от соотечественников. Как видно, и впрямь человек он был совершенно замечательный.
А что до Абрагима, то воистину Восток дело тонкое. И очень грамотно разбирающееся во всех оттенках глубокого уважения.
— Я не с пустыми руками — о стол брякнула бутылка очень и очень хорошей водки, купленная по дороге в специализированном магазине — Знаю, что ты такую любишь. Вернее — помню.
— Сам будешь? — осведомился у меня аджин, почесывая волосатую грудь, видневшуюся под расстёгнутым серо-белым халатом — Э?
— Если только чутка — вытер пот со лба я — Больно жарко сегодня. Развезет меня.
— Чутка можно — Абрагим свернул крышку с горлышка, а после достал из кармана халата мятую медную пиалу — Пьяный не будешь. Ха!
Мы выпили, в глазах моего сотрапезника на секунду вспыхнули огоньки далеких костров, горящих на извечных торговых тропах, ведущих через бескрайние пески.
— Какое дело у тебя, Сашка? — добродушно осведомился у меня шаурмячник — Знаю, не просто так пришел. Лицом прятать тайны научился, а душой — нет. Кто тебя знает, все сразу видит.
Прямо вот раз за разом он меня сегодня обламывает. Эдак я комплексами обзаведусь к концу трапезы.
— Ну-ну — аджин хохотнул — Нестрашно. Пока такой — хорошо, тебе верить можно. Станешь другой — и все вокруг тебя изменятся. Станут молчать, где раньше говорили, врать, скрывать разное. Разве так хорошо?
— Нет.
— Ну вот — хлопнул меня по плечу аджин — Радуйся, что ты пока ты. Хорошо это, только не навсегда. Ладно, ты думай, а я тебе пока еды принесу.
Да, кстати — надо в магазин зайти, продуктов купить. А то ведь, чего доброго, мой проглот-слуга вечером заявится, так еще возмущаться начнет, что, мол ему, рабочей косточке, даже поесть нечего в родном доме. С него станется.
— Что хотел, Сашка? — Абрагим пододвинул ко мне бумажную тарелку с божественно пахнущей шаурмой — Говори, как есть.
— Мне бы с Хранителем кладов повидаться — не стал тянуть я, попутно схватив с тарелки снедь — И переговорить с ним кое о чем. Мне рассказывали,
— Если клад надо искать — даже звонить ему не стану — мотнул головой аджин — Многие хотели, просили, но он всем отказал. Ему это не надо. Он хранитель, а не искатель, понимаешь? Если что другое — могу попросить. Но ничего не обещаю.
— Искать надо — вздохнув, признался я. Тут врать никак нельзя, Абрагим лжи ни мне, ни кому-либо другому не простит. А всплывет этот факт обязательно — Но там и клад не такой, как у остальных. Это не золото, не бриллианты, это корень. Мандрагыр, слышал о таком?
— Слышал, слышал — покивал шаурмячник, очень пристально глядя на меня. Мне даже не по себе стало.
— Да и тот не мне — решил выложить всю правду я — Если хочешь, можешь считать меня дурачком, но я его ищу, чтобы девушку одну вылечить. Она мне вроде как никто, но отдавать ее своей Хозяйке очень сильно не хочу. Она достойна того, чтобы жить дальше.
— Сердце горит? — продемонстрировал мне свои белоснежные зубы аджин — Э? Ханум стрелу глазами выпустила, и в цель попала, да?
— Не в этом дело — я вдруг очень четко увидел перед собой белое, без кровинки, лицо Бэллы — Просто ощущаю, что надо ей помочь — и все. Без каких-то причин. Сам не знал, что так бывает. Человек она хороший, светлый. Думал, что таких уже и не осталось.
Молчал аджин, цедил горящую водку, не мигая смотрел на меня. Я же, чтобы особо на этот счет не заморачиваться, знай уплетал шаурму.
— Я позвоню ему — наконец-то изрек Абрагим — Обещать ничего не стану. Но позвоню и поговорю. А что, той ханум больше никак не помочь? Есть заговоры, есть другие способы. Я лечить не умею, Творец не дал мне таких знаний, но Марфа-хатун много разного знает, а ты с ней вроде как…
И аджин изобразил некий жест, заключавшийся в том, что два указательных пальца были приложены друг к другу. Но не один на другой, а, так сказать, сбоку, что означало духовную, а не плотскую близость.
— Есть у нее способы — я усмехнулся — Только там ради жизни одного человека другой умереть должен.
— И что? — изумился аджин — Твоя ханум хорошая, тебе нравится, ты ее знаешь — так пусть она живет. А та, другая, тебе что? Ты ее даже не видел, э! Есть она, нет — что изменится?
Ведь даже не возразишь ничего, не сработают мои аргументы. Просто Абрагим мыслит другими категориями, причем вполне логичными и прагматичными. И не только для него они таковы, многие бы с ними согласились. И не только те, кто обитает под Луной, заметим.
— Ничего — я вытер рот салфеткой — Но все же мне бы с Валерием пообщаться. И если совсем честно — интересно же на него глянуть. Я как вернулся только и слышу — Хранитель кладов, Хранитель кладов.
— Я позвоню — повторил шаурмячник — Потом тебя наберу. Что, что такое?
Это он обратился к одному из студентов, поскольку тот закашлялся так, что, казалось, вот-вот и ему конец. Больно сильно рот снедью от жадности набил.
В этот самый момент у меня зазвонил телефон, на экране высветилось «Калинин».