А.А.А.Е.(Роман приключений. Том I)
Шрифт:
Здесь он оставил слугу и, вынув из складок своих шаровар огромный ключ, повернул его в плохо смазанном замке. Замок скрипнул, дверь отворилась и Чандер остановился на пороге, любуясь открывшейся перед его глазами картиной.
Теперь он был в маленькой ложе, устроенной так, что, невидимый для других, он мог видеть все и смотрел, как, не подозревая о его присутствии, сто шестнадцать женщин плескались в огромном мраморном бассейне.
Кого-кого только не было в этой голой, визжащей, барахтавшейся, возившейся с бесстыдством, которое дает уверенность что никто их не видит, толпе женщин. Француженки и немки, англичанки
Вы могли быть не только нужным ему человеком, вы могли быть его другом, его близким родственником, человеком, спасшим ему жизнь, братом и больше чем братом, и все-таки вы не получили бы доступа в гарем, где сто шестнадцать женщин были собраны для удовлетворения его необузданного восточного темперамента.
Только слухи ходили о гареме Чандера, только завистливые разговоры об этой, единственной в мире, наиболее полной и удачной коллекции, одним из главнейших достоинств которой было то, что самой старшей из всех жен Рао было всего семнадцать лет.
Только сам Чандер да немногие посвященные в дело люди знали, как набиралась эта коллекция. У Чандера был принцип — не покупать. Товар должен был быть украден для него, и за это он платил ворам крупные суммы. И товар, по прибытии во владения Чандера, не должен был быть старше двух лет. Жертвы его сластолюбия выращивались в гареме, под его неусыпным надзором, а по достижении восемнадцати лет снабжались крупной суммой денег и отправлялись на все четыре стороны. Впрочем, последнее в том случае, если они вели себя хорошо и гарантировали своим поведением отсутствие каких бы то ни было претензий к похитителю. В противном случае, каждая почему либо возбудившая подозрение пленница гарема, достигнув восемнадцати лет, просто-напросто, в один прекрасный день бесследно исчезала.
Таким путем Чандер поддерживал свою коллекцию в постоянно свежем состоянии и только одно обстоятельство мучило его сознание. Среди собранных им экземпляров не было ни одной русской.
Последний экземпляр этой национальности «выбыл из строя» накануне семнадцатого года и с тех пор Налинакша не решался брать в свой гарем женщин страны, в которой жены вместе с мужьями работали в учреждениях, управляющих жизнью государства. Кто ее знает, какие беды могла натворить большевичка в его тихом гареме.
Как случилось, что, увидев Женю, он забыл о своем принципе не брать в гарем взрослых, Налинакша не знал. Красота этой золотоволосой девушки пробудила в его восточном сердце страсть, заставившую разум отступить на второй план. В первый же момент он сказал себе:
— Эта женщина будет в моем гареме!
А раз Налинакша сказал…
Короче говоря, когда Женю освободили от окутавшего ее мешка, она увидела себя в огромной восточной комнате, в кольце ста шестнадцати пар глаз, с любопытством разглядывавших новенькую.
Одна женщина с особым волнением изучала Женю. Женя сразу поймала на себе пристальный взгляд двух черных глаз и выделила из толпы других маленькую
Эта женщина была Фатьма, любимейшая жена Чандера Рао. Фатьма находилась в том возрасте, когда восточная женщина является наиболее полным воплощением женственности, в том возрасте, который стоит на самой грани неумолимой и печальной старости, в возрасте полной зрелости, полного расцвета. Фатьме было четырнадцать лет.
Я не смеюсь и не иронизирую, о читатель! На Востоке женщина не знает того переходного периода, который у нас называется девичеством. На Востоке как-то сразу из девочки-ребенка вырастает женщина, полная жизненных сил, раскрывающаяся для любви и страсти. Перед ней сразу открывается вся жизнь. Будущее кажется ей бесконечно прекрасным, полным молодости, сил и здоровья. Рано вступая в пору зрелости, она кажется счастливее своих европейских подруг, у которых жизнь крадет еще несколько лет. Да, она кажется счастливее и, увы, только кажется. Едва почувствует она первое набухание груди, едва ее одежды первый раз окрасятся каплями крови, алыми вестниками зрелости, как гарем, безжалостный восточный гарем, схватит ее в свои объятия и примется за свою разрушительную работу.
Гаремная жизнь! Вот учреждение, ярче всего рисующее вред безделья, вред отсутствия умственной и физической работы. День за днем протекают в бесконечном однообразии, в пожирании несметного количества вязких и пряных восточных сладостей, в ссорах или нежничаниях с подругами, в долгом сне, переходящем в хроническую сонливость. Мышцы начинают обрастать слоем жира, кожа дряблеет и сморщивается, съеденные сластями зубы крошатся и чернеют, мозг тупеет от полного отсутствия умственного напряжения, и два-три года такой жизни превращают женщину в старуху. И повелитель ее гарема, заметив первые морщины, лениво отдает приказание:
— Убрать!
Фатьма еще не познала всего этого, она только год провела в гареме Чандера и, окруженная ласками и заботами влюбленного в нее самодура, черпала полными пригоршнями удовольствие роскошных нарядов и диковинных сластей. Драгоценности, переданные в ее полное распоряжение, еще не наскучили ее маленьким ручкам, и ее пальцы еще любили перебирать самоцветные камни, спрятанные в ларьке из красного дерева. Чувство жизни, уменье любить жизнь еще не покинули ее.
И сегодня из всех женщин одна Фатьма искренне интересовалась вновь прибывшей. Остальные быстро удовлетворили свое любопытство, ощупав Женины бриджи, попробовав мягкость выбившихся из-под стетсона волос и отошли со скучающим видом, кто — валяться на мягких коврах и подушках, кто — плескаться в бассейне. Фатьма осталась наедине с таинственной незнакомкой в мужском костюме.
Она внимательно исследовала ее мягкие высокие сапоги, сняла и повертела в руках шляпу, тронула стек, погладила затянутые в перчатки руки. Женя позволяла ей все это, в свою очередь, с любопытством и восхищением разглядывая этот образчик гаремного зверька.
Наконец, Фатьма почувствовала, что для полного удовлетворения мучившего ее любопытства необходимо кое о чем порасспросить золотоволосую незнакомку, и уже открыла было рот, как вдруг сообразила, что чужестранка не поймет ее языка. На лице Фатьмы выразилось глубокое огорчение, и она знаками пыталась объяснить Жене, что хотела бы знать — сколько ей лет.