А.А.А.Е.(Роман приключений. Том II)
Шрифт:
Чтобы пробраться к лавке, нужно было пересечь метров тридцать нагроможденных развалин.
Дикки побежал на Блеф к холодильнику, у которого шла свалка из-за кусочка, льда и повел людей за собой к лавке.
Толпа возилась над обломками. Дикки пригласил несколько человек, говоривших по-английски, организовать правильную раздачу продовольствия.
После недолгих переговоров все согласились и выбрали представителей, которые прошли внутрь, учли количество продуктов и стали их распределять. Со стороны подходили новые группы голодных людей. Дикки пошел дальше.
Встречавшиеся по городу люди представляли самое неожиданное зрелище.
Попадались полунагие женщины и малоодетые, мягко выражаясь, мужчины. Какой-нибудь длинноногий англичанин горделиво расхаживал в коротеньких трусиках и в очках. Желтые щеголяли в изодранных кимоно.
Недалеко от пристани, в квартале гейш, особенно много женщин, испуганных и неодетых, слонялось у развалившихся домиков.
Наконец, на Блефе Дикки встретил знакомого организатора международного комитета пропаганды среди моряков, огромного рыжего ирландца — О’Прэн.
— Ба, парень! — крикнул он Дикки. — Как тебя занесла судьба и если уж занесла, то почему ты не потрясся?!
— Старина Прэн! — Я ехал в Совьет Рошен и остановился в «Ориентале». — Дикки показал в неопределенную пылавшую кучу. — Ну, и повертелся, как кусок мяса на вертеле. А как ты?
— Я? Да, как видишь, ничего, вывезло!
Они прошли к морю.
Прэн рассказал Дикки про кошмары, которые творились внизу, на Майн-стрит. Вся улица провалилась в несколько минут и со всех концов с суши загорелась. Люди бросились к пристани. На берегу невозможно было стоять. Ураганный ветер гнал огонь и дым к толпе. Люди не выдержали и начали кидаться в море на баржи, сампаны и даже отдельные бревна.
Как раз в это время загорелись прибрежные баки с нефтью и маслянистая жидкость потекла к морю и, волнами прибиваемая обратно, захватила в свои тиски мелкие суденышки, лес, баржи и лодки.
Тем временем огонь расползался и пополз по морю к берегу. Народ в паническом страхе подался обратно, но оттуда ветер гнал дым и пламя. Люди бежали во все стороны, давя друг друга.
Те, которые нашли прибежище в деревянных морских посудинах, раскаялись в своем поступке. Они были не настолько близко от берега, чтобы вернуться на него, а кругом на две, три мили горело море и все, что было на нем.
Воздух наполнился новыми ужасными воплями, новый дым, с примесью жареного человеческого мяса, обволакивал людей.
— Это противно, как перегорелая шерсть! — сказал Дикки.
— Да, старина, — ответил О’Прэн, — но ты не был в кварталах рабочих и не видел, что делается в профессиональных союзах.
— Что же там? По-моему, хуже, чем здесь, не может быть нигде!
— Хуже, да, но подлее…
О’Прэн повел Дикки к рабочим кварталам Иокогамы.
Не дойдя до них, они встретили полицейских, подлых японских полицейских, джэпов с кургузыми злыми лицами. Полицейские с оружием в руках шныряли по развалинам и подозрительно разглядывали всякого проходившего. Они не только ходили открыто, они скрывались в развалинах, прятались за свернутыми ветром столбами и за скрюченными жестяными вывесками.
Полиция радовалась возможности разделаться с рабочими организациями. Она провоцировала пожары, как поджоги, и выдавала их за работу корейцев.
Начальник полиции получил директиву свыше воспользоваться землетрясением, как поводом к принятию решительных мер.
Быстрое развитие Японии из азиатского государства в передовую капиталистическую державу, создало
Молодая японская буржуазия, такая же алчная и жадная к прибылям, как и всякая другая, выжимала соки из рабочих, привлекая на фабрики женщин и детей. На многих производствах процент женщин и детей оставил далеко позади себя процентный состав рабочих мужчин.
В то же время японские предприниматели понижали заработную плату рабочим, выплачивая своим акционерам дивиденды на сто и более процентов.
Рабочая семья в пять человек, работая круглый год в десять рук, получала меньше двух тысяч иен и голодала.
Свирепые рисовые беспорядки, когда рабочие, не выдержав, вышли на улицы требовать прожиточного минимума и восьмичасового рабочего дня, заставили капиталистов принять меры и на профессиональные союзы и политические партии посыпались гонения и всевозможные запреты. Часть особенно энергичных работников была объявлена вне закона и им пришлось бежать в Россию, Китай и Америку.
Рыжий Прэн напрасно пошел с Дикки в рабочий квартал. Такой великолепный ирландец, как Прэн, был знаком ищейкам Иокогамы так же хорошо, как крысам из Скотланд-ярда в Лондоне и Бюро Международной Охранки Нью-Йорка. Пуля японского полисмена пробила его славную огненную башку. Бедный рыжий Прэн! Дикки на первых порах не понял, в чем, собственно, дело, но когда вторая пуля пролетела под фалдой его пиджака, он метнулся влево, затем, не обращая внимания на пулю, пробившую ему правый подол пиджака, юркнул под какую-то балку и, наконец, выскочил к развалинам кирпичного дома и к трупу женщины с обуглившимися руками и почерневшим младенцем. Спереди, за стеной, Дикки слышал разговоры, крики, смех и стрельбу.
Дикки узнал смех; наглый, нехороший смех издевающихся людей. Он осмотрелся. Перед ним стояла стена. Вернее, две, — с небольшим промежутком в фут. Стена, находившаяся с его стороны, была устойчивее и шире. По ней Дикки кое-как влез наверх и посмотрел вниз, скрываясь за кирпичным выступом.
По другую сторону стены расположились несколько японских жандармов.
Под самой стеной, внизу, Дикки видел только блиноподобные верха фуражек, хаки, склонившихся над какой-то перевернутой бочкой. К этой группе то и дело подходили полицейские и что-то докладывали. Дикки не понимал что, — разговор шел по-японски.
Вдалеке раздавались короткие выстрелы.
По количеству металлических, железных и чугунных частей, нагромоздившихся вместе с железобетонным и кирпичным ломом, Дикки определил свое местонахождение, как район фабрик и заводов.
— Увы, парень, — думал он, — ты ловко засел здесь о этими тупоголовыми обезьянами.
Он был прав. Даже имея оружие, он не справился бы со сворой жандармов, один — против кучи, не зная ни города, ни языка…
Сделав такое пессимистическое заключение, он вспомнил о завтраках и тартинках. Удобно разместившись на комфортабельном выступе стены, он вытянул ногу на кусок чугунной балки и начал уничтожать тартинки, запивая их хорошим вермутом.