А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.7
Шрифт:
— Давайте об это не будем — предложил Виктор.
— Так о чем же мы будем? — спросил Р. Квадрига обиженно. — Эти двое все время препираются, кто кого не пускает в лепрозорий. В кои веки случилось что-то интересное, и сразу — не будем.
Виктор откусил половину миноги, пожевал, отхлебнул пива и спросил:
— Кто такой генерал Пферд?
— Лошадь, — сказал Р. Квадрига. — Конь. Дер Пферд. Или дас.
— А все-таки, — настаивал Виктор. — Знает кто-нибудь такого генерала?
— Когда я служил в армии, — сказал доктор Р.Квадрига, — нашей дивизией командовал генерал от инфантерии Аршман.
—
— Арш по-немецки — задница, — сообщил молчавший до сих пор Голем. — Доктор шутит.
— А где вы слыхали про генерала Пферда? — спросил Павор.
— В кабинете у полицмейстера, — ответил Виктор.
— Ну и что?
— Ну и все. Так никто не знает? Ну и прекрасно. Я просто так спросил.
— А фельдфебеля звали Баттокс, — заявил Р. Квадрига. — Фельдфебель Баттокс.
— Английский вы тоже знаете? — спросил Голем.
— Да, в этих пределах, — ответил Р. Квадрига.
— Давайте выпьем, — предложил Виктор. — Официант, бутылку коньяка.
— Зачем же бутылку? — спросил Павор.
— Чтобы хватило на всех.
— Опять учините какой-нибудь скандал.
— Да бросьте вы, Павор, — сказал Виктор. — Тоже мне абстинент.
— Я не абстинент, — возразил Павор. — Я люблю выпить и никогда не упускаю случая выпить, как и полагается настоящему мужчине. Но я не понимаю, зачем напиваться. И уж совершенно ни к чему, по-моему, напиваться каждый вечер.
— Опять он здесь, — сказал Р. Квадрига с отчаянием. — И когда успел?
— Мы не будем напиваться, — сказал Виктор, разливая всем коньяк. — Мы просто выпьем. Как сейчас это делает половина нации. Другая половина напивается, ну и бог с ней, а мы просто выпьем.
— В том-то и дело, — сказал Павор. — Когда по стране идет поголовное пьянство, и не только по стране, по всему миру, каждый порядочный человек должен сохранять благоразумие.
— Вы искренно полагаете нас порядочными людьми? — спросил Голем.
— Во всяком случае культурными.
— По-моему, — сказал Виктор, — у культурных людей больше оснований напиваться, чем у некультурных.
— Возможно, — согласился Павор. — Однако культурный человек обязан держать себя в рамках. Культура обязывает… Мы вот сидим здесь почти каждый вечер, болтаем, пьем, играем в кости. А сказал кто-нибудь из нас за это время что-нибудь, пусть даже не умное, но хотя бы серьезное? Хихиканье, шуточки… одно хихиканье да шуточки…
— А зачем — серьезное? — спросил Голем.
— А затем, что все валится в пропасть, а мы хихикаем и шутим. Пируем во время чумы. По-моему, стыдно, господа.
— Ну, хорошо, Павор, — примирительно сказал Виктор. — Скажите что-нибудь серьезное. Пусть не умное, но серьезное.
— Не желаю серьезного, — объявил доктор Р. Квадрига. — Пиявки. Кочки. Фу!
— Цыц! — сказал ему Виктор. — Дрыхни себе… Правильно, Голем, давайте поговорим хоть раз о чем-нибудь серьезном. Павор, начинайте, расскажите нам про пропасть.
— Опять хихикаете? — сказал Павор с горечью.
— Нет, — сказал Виктор. — Честное слово — нет. Я ироничен — может быть. Но это происходит потому, что всю свою жизнь я слышу болтовню о пропастях. Все утверждают, что человечество катится в пропасть, но доказать ничего не могут. И на поверку всегда оказывается, что весь этот философский пессимизм —
— Нет, — сказал Павор. — Нет… Человечество валится в пропасть, потому, что человечество обанкротилось…
— Нехватка денежных средств, — пробормотал Голем.
Павор не обратил на него внимания. Он обращался исключительно к Виктору, говорил, нагнув голову и глядя исподлобья.
— Человечество обанкротилось биологически — рождаемость падает, распространяется рак, слабоумие, неврозы, люди превратились в наркоманов. Они ежедневно заглатывают сотни тонн алкоголя, никотина, просто наркотиков, они начали с гашиша и кокаина и кончили ЛСД. Мы просто вырождаемся. Естественную природу мы уничтожили, а искусственная уничтожит нас. Далее… мы обанкротились идеологически — мы перебрали уже все философские системы и все их дискредитировали, мы перепробовали все мыслимые системы морали, но остались такими же аморальными скотами, как троглодиты. Самое страшное в том, что вся серая человеческая масса в наши дни остается той же сволочью, какой была всегда. Она постоянно требует и жаждет богов, вождей, порядка, и каждый раз, когда она получает богов, вождей и порядок, она делается недовольной, потому что на самом деле ни черта ей не надо, ни богов, ни порядка, а надо ей хаоса анархии, хлеба и зрелищ. Сейчас она скована железной необходимостью еженедельно получать конвертик с зарплатой, но эта необходимость ей претит, и она уходит от нее каждый вечер в алкоголь и наркотики… Да черт с ней, с этой кучей гниющего дерьма, она смердит и воняет десять тысяч лет и ни на что больше не годится, кроме как смердеть и вонять. Страшное другое — разложение захватывает нас с вами, людей с большой буквы, личностей. Мы видим это разложение и воображаем, будто оно нас не касается, но оно все равно отравляет нас безнадежностью, подтачивает нашу волю, засасывает… А тут еще это проклятье — демократическое воспитание: эгалитэ, фратерните, все люди — братья, все из одного теста… Мы постоянно отождествляем себя с чернью и ругаем себя, если случается нам обнаружить, что мы умнее ее, что у нас иные запросы, иные цели в жизни. Пора это понять и сделать выводы — спасаться пора.
— Пора выпить, — сказал Виктор. Он уже пожалел, что согласился на серьезный разговор с санитарным инспектором. Было неприятно смотреть на Павора. Павор слишком разгорячился, у него даже глаза закосили. Это выпадало из образа, а говорил он, как все агенты пропастей, лютую банальщину. Так и хотелось ему сказать: бросьте срамиться, Павор, а лучше повернитесь-ка профилем и иронически усмехнитесь.
— Это все, что вы мне можете ответить? — осведомился Павор.
— Я могу вам еще посоветовать. Побольше иронии, Павор. Не горячитесь так. Все равно вы ничего не можете. А если бы и могли, то не знали бы — что.
Павор иронически усмехнулся.
— Я-то знаю, — сказал он.
— Ну-с?
— Есть только одно средство прекратить разложение…
— Знаем, знаем, — легкомысленно сказал Виктор. — Нарядить всех дураков в золотые рубашки и пустить маршировать. Вся Европа у нас под ногами. Было.
— Нет, — сказал Павор. — Это только отсрочка. А решение одно: уничтожить массу.
— У вас сегодня прекрасное настроение, — сказал Виктор.