А.и Б. Стругацкие. Собрание сочинений в 10 томах. Т.8
Шрифт:
— Погодите, Моисей Наумович! Ну и вот, ну и вот… Каким образом всё это согласуется…
— А я не знаю, каким образом. Я никогда ни о чём подобном не слышал. Предположим, он принялся изготавливать себе трупы сам. Или ему не обязательно нужен труп, а так… живой, но безумный, скажем. И предположим, что при побеге ему удалось завладеть адским оружием своих мучителей… Бывает же, что преступники при побегах захватывали у охраны пистолеты, автоматы, не знаю, что там ещё…
Я взял его за руку и мягко сказал:
— Моисей Наумович, признайтесь, где вы нахватались всей этой несусветной чепухи?
Он отвернулся и высвободил руку.
— Что ж, не буду скрывать. На идею меня навёл один фильм. Американский.
— Да, — сказал я с горечью. — В основном вы правы, конечно. К принятию такой версии в КГБ, несомненно, не готовы. Другое дело — наши няньки и старушки. Они уж за эту версию ухватятся, да ещё подробностей добавят…
— А хотя бы няньки и старушки! — произнёс он, гордо задрав свой огромный старый нос. — Глас народа, знаете ли…
Я обнял его за плечи.
— Пойдёмте, Моисей Наумович. Вы совсем озябли… А знаете, какое самое уязвимое место в вашей версии?
— Знаю, — сердито пробормотал он. — Она многое не объясняет.
— Это бы ещё что! Главное — её практически нельзя применить. Понимаете, дорогой Моисей Наумович, словить бежавшего из тюрьмы какого-нибудь Фомку Блина наши доблестные органы ещё смогут… А вот ущучить беглеца из ада, да ещё вооружённого неведомым адским оружием… тут уж, простите, вся наша королевская рать не справится… И насчёт гласа народа. Не стоит разбрасывать перлы вашего воображения направо и налево. Неровен час, ещё попадёте кому-нибудь не в бровь… Ручаюсь, у нас в палатах, да и в ординаторских, уже разрабатываются подобные версии. А если ещё и вы с вашим авторитетом…
— Отстаньте, Алексей Андреевич, — сердито прервал он меня. — Я не ребёнок и знаю, где можно, а где нельзя.
— Ну-ну, — сказал я, и мы расстались.
И всё же я был заведён, и абсурдная гипотеза Моисея Наумовича, не стыжусь в этом признаться, произвела на меня впечатление. Я призывал себя к хладнокровию и здоровому скепсису, я ругал себя за впечатлительность и презрительно дивился себе, как вдруг, во время обхода, сообразил, что меня мучит. Да, сказочка моего друга была абсурдна, ни с чем не сообразна, но включала она в себя одно очень точное словечко, и словечко это было — ад. Правда, не в том смысле, в каком употреблял это словечко Моисей Наумович. Но всё равно, я интуитивно почувствовал, что именно от ада надлежит разматывать этот кошмар с Кимом Волошиным. Всё объясняет ад. И уже к концу обхода я объяснил себе всё.
Правда, легче мне не стало. Потому что объяснение моё страдало тем же изъяном, что и версия Моисея Наумовича: оно не могло служить руководством к практическим действиям…
17
Не тушуйся, парень, заряжай женщину и стреляй из неё в белый свет. И она выстрелит пушкой или пушкарём, а они выстрелят своим чередом, тоже пушками и пушкарями, а те в свою очередь, и так оно и пойдёт, выстрел за выстрелом, пока белый свет не станет чёрным, а тогда, глядишь, и передышка наступит. Покой наступит, парень, понимаешь? Чёрный свет и покой! И чем скорее ты зарядишь свою женщину, а лучше не одну, побольше их зарядишь, тем скорее он наступит, покой.
В тягостных мыслях своих протянул я почти до обеда, а тем временем город забурлил и накалился. Всё смешалось в моей больнице. Руки наши наполнились, закипела вода в радиаторе «скорой помощи».
Снова пошли петиции и делегации. Кое-где митинговали. Кое-кто сбивался в дружины. У терминала межгородского автобуса разгромили пивной ларёк. Двое раненых. Нужник подрался с пэтэушниками, и те всласть измочалили его
Наш мудрый Главный выразил своё общее мнение, что мораль в нашем городе резко упала, призвал нас собрать все силы и не размениваться на мелочи и укатил в исполком. И молва оказалась тут как тут и уверенно приписала весь этот бардак зловещему колдуну с чёрным глазом. Я-то всегда считал, что для доведения нашего города до свинского состояния вполне достаточно его собственных, внутренних сил, но теперь-то, в чём я мог быть уверен теперь?
Незадолго до конца рабочего дня в больницу поступили новые сведения. Принёс их рыжий долдон с крепко обмороженным носом и изложил санитарке, своей родственнице. Выяснилось, что около пяти вечера к мосту через Большой Овраг, отделяющий город от «Черёмушек», приблизилась угрюмая толпа человек в тридцать, вооружённая дрекольем, топорами и даже парой охотничьих ружей. Шла эта толпа разорить проклятое гнездо, разорвать проклятого колдуна в клочья, а заодно похерить его проклятую ведьмачку-жену и проклятый его помёт в лице глухонемой уродки. Никто этому смертоносному маршу карателей не препятствовал, только в отдалении опасливо прятались в сумерках двое-трое милиционеров. Должно быть, с намерением засвистеть, когда всё будет кончено.
Толпа уже спускалась к мосту, но тут со стороны «Черёмушек» появилась ещё одна толпа, числом поболее, до полусотни, тоже вооружённых. Обе толпы, двигаясь навстречу друг другу, сошлись вплотную на середине моста и остановились. Полагаю, все они тряслись от возбуждения, были разгорячены, и пар от них валил, как от запалённых лошадей. Некоторое время длилось молчание, затем из толпы черёмушкинцев осведомились, зачем-де пожаловали. Городские изъяснились в своих намерениях и попросили пропустить. Заречные тихо, но решительно объявили, что не пропустят. Городские занялись любезным сердцу делом — принялись сладострастно и яростно материться. Им внимали — молча и терпеливо. Когда самые отпетые ругатели повыдохлись, черёмушкинцы по-прежнему негромко и внятно предложили городским поворачивать оглобли. Всё равно никто здесь не пройдёт.
Положим, подойдёте вы к его дому. И тут он бьёт вас всех скопом одним ударом. Забыли, что с собаками на Пугачёвке случилось?
В ответ городские очень обидно загоготали и засвистели, и кто-то крикнул, что насчёт этих собак никто не знает, правда это или нет. Было, однако, замечено, что несколько городских отделились от своей толпы и зашагали обратно в город.
С той стороны терпеливо напомнили, что, поскольку Ким Волошин является колдуном, никому не дано знать, что он может, а что не может, однако насчёт убиенных известно точно…
Тут оказалось, что среди городских затесались и материалисты, и один из них совсем непоследовательно объявил, что никаких колдунов на свете не бывает и потому навести концы Волошину препятствий нет. Теперь загоготали и засвистели черёмушкинцы. Каратели-ортодоксы немедленно сгрудились вокруг еретика и двух его клакеров, подвергли их укоризне и вытолкнули из своих рядов, и те, угрожающе сквернословя, поплелись обратно в город.
Между тем совсем смерклось, морозец стал пробирать до костей, на дне оврага густились угрожающие тени. И вообще пар уже ушёл в свисток, и ясно стало, что к «Черёмушкам» всё одно не пропустят, и хмель повыветрился. А тут ещё один из черёмушкинцев выступил вперёд, высморкался и произнёс: