А.П.Чехов в воспоминаниях современников
Шрифт:
– Но ведь тебе весело с ним? Ну и прекрасно.
И, лукаво прищурившись, он прибавил:
– А разве не забавно, что он и не воображает, какого дурака разыгрывает. Думает, что он опасен. Ха! Ха! А я вот посмотрю, какая у него будет рожа, когда он раскусит, на кого он попал.
Я невольно вспомнила бурные сцены ревности из-за Антона Павловича, и мне стало обидно и досадно.
А Миша точно угадал мои мысли.
– А! Это дело другое!
– вскрикнул он, и его веселое настроение сразу пропало.
–
А мне казалось, что я с каждым днем все меньше и меньше думаю об Антоне Павловиче. Он отвернулся от меня, ну и я стала равнодушной. Я, несомненно, выздоравливала. Разве я тосковала? Разве я предпринимала хотя что-нибудь, чтобы опять сблизиться с ним? Разве, наконец, мне не было искренне весело в новой компании, в обществе этого "дурака" Коки?
И только иногда, изредка, вернувшись из какой-нибудь поездки за город или с вечера с танцами, удостоверившись, что Миша заснул, я садилась к столу и писала Антону Павловичу письмо.
Я писала и плакала. Плакала так, что потом ложилась изнеможенная, разбитая. /238/
Писем этих я никогда не отсылала, да и в то время, как писала, знала, что не пошлю.
Знала, что и от него не получу больше никогда ничего{238}. Мой брелок (если он догадался, что он от меня), возможно, раздосадовал его. Разве не мог он принять этот подарочек как неуместную шутку? Когда, возвращаясь от Лейкиных, я передала ему тему своего будущего рассказа и старалась внушить ему, как интересно быть любимым неизвестным*, он решительно ответил:
______________
* Тогда Куприн еще не написал "Гранатовый браслет" (Прим. Л.А.Авиловой.)
– Не интересно, матушка!
Не вспомнился ли ему этот разговор? Не представилось ли ему, что я так неискусно решила заинтриговать его?
"И пусть будет так!
– думала я.
– Пусть будет так!"
IX
Опять была масленица. Я сидела вечером в кабинете Миши и читала. Брат, приехавший из Москвы, играл в гостиной на рояли, муж за письменным столом что-то писал. Вдруг крышка рояля хлопнула, и брат Алеша быстро вошел к нам.
– Не могу я больше в этой адской скучище мучиться!
– крикнул он.
– Неужели я за этим приехал в Петербург? Едемте куда-нибудь!
Миша посмотрел на часы.
– Куда теперь ночью ехать? Ты с ума сошел.
– Двенадцати еще нет. Какая же ночь? Ну, двигайтесь!
Он схватил меня за руку и стал тащить.
– Но куда ехать?
– слабо протестовала я.
Алеша взял газету.
– Маскарад сегодня в театре Суворина. Прекрасно!
– А костюмы? Или домино?
– Пустяки! Найдем. Только живее!
Он стащил меня с кресла и бегом проводил в опальную.
– Одевайся! и я...
Миша наотрез отказался
Когда мы одевались в передней, он кричал нам:
– Сумасшедшие! Шлендры!
– Молчи, департаментская крыса!
– отвечал Алеша.
Мы взяли извозчика и поехали на Владимирскую. Там был маленький костюмерный магазин, но, увы! Он был уже заперт.
– Ничего не значит, - сказал Алеша и стал стучать в дверь.
– Перестань!
– кричала я ему с извозчика.
– Что ты делаешь! Ну, скандал: городовой идет.
– И прекрасно!
– нисколько не смутился брат.
Когда городовой подошел, Алеша тихо сказал ему что-то и, мне показалось, пожал ему руку, и тогда тот сейчас же постучал сам, и, несмотря на то, что стучал он гораздо тише, дверь немедленно отворилась, и на пороге показалась хозяйка в нижней юбке и ночной кофте. Городовой сказал ей несколько слов, откозырял Алеше и даже помог мне выйти из саней.
Мы выбирали костюмы при свете одной свечи. Но и выбрать было не из чего: все было разобрано. Мне удалось только найти черное домино. По моему росту оно было немного коротко, но пришлось удовольствоваться и этим.
Через несколько минут мы подъезжали к театру.
– Ты не бросай меня одну, - просила я брата, - мне будет жутко.
Зал театра показался мне каким-то кошмаром. Он был битком набит, двигаться можно было только в одном направлении, вместе с толпой. Я нащупала в своей сумке пару орехов (остались после игры в лото с детьми) и сунула их в рот, чтобы не забыться и не заговорить своим голосом, если встречу знакомых.
– Не подавись!
– предупредил брат и вдруг чуть не вскрикнул: - Смотри направо...
Направо стоял Чехов и, прищурившись, смотрел куда-то поверх голов вдаль.
– Теперь, конечно, я свободен?
– сказал Алеша и сейчас же исчез.
Я подошла к Антону Павловичу{239}.
– Как я рада тебя видеть!
– сказала я.
– Ты не знаешь меня, маска, - ответил он и пристально оглядел меня.
От волнения и неожиданности я дрожала, /240/ может быть он заметил это? Ни слова не говоря, он взял мою руку, продел под свою и повел меня по кругу. Он молчал, и я тоже молчала. Мимо нас проскользнул Владимир Иванович Немирович-Данченко.
– Э-ге-ге!
– сказал он Чехову.
– Уже подцепил!
Чехов нагнулся ко мне и тихо сказал:
– Если тебя окликнут, не оборачивайся, не выдавай себя.
– Меня здесь никто не знает, - пропищала я.
Немирович как-то ухитрялся кружить вокруг нас и все повторял свое: "Э-ге-ге!"
– Неужели он узнал тебя?
– беспокоился Чехов.
– Не оборачивайся! Хочешь пить? Пойдем в ложу, выпьем по стакану шампанского.
Мы с трудом выбрались из толпы, поднялись по лестнице к ложам и оказались в пустом коридоре.