Абхазские сказки
Шрифт:
— Нет, не привязан и никто его не заставляет делать глупые вещи, сам делает.
— Покажите мне его, — попросила она. — Я хочу на него посмотреть.
Ее стали отговаривать:
— Зачем тебе смотреть на сумасшедшего? Только расстроишься.
Но невеста настояла на своем. Вот все подъехали к пастуху, а тот, знай себе, еще больше старается: то быков без толку погоняет, то бурдюк с песком лупит, то дырявым кувшином воду из реки набирает. Он даже вспотел от усердия.
— Остановись на минутку и послушай меня, — обратилась невеста
Тот остановился, все присутствующие ждали, что скажет невеста. И вот, что она сказала:
— Я объясняю значение твоих дел. То, что ты запряг быков в разные стороны и заставил их бесплодно трудиться, означает, что если муж и жена не будут дружны и согласны, если они, подобно этим быкам, будут тянуть каждый в свою сторону, то не получится у них хорошей жизни, а будут только мучения.
— Это ты правильно поняла, — сказал пастух.
— То, что ты наполнил бурдюк песком и колотишь его палкой, означает, что жену нельзя воспитать побоями, — продолжала невеста.
— И это ты правильно разгадала, — ответил пастух.
— А твой дырявый кувшин напоминает человека; который пропускает мимо ушей то, что ему говорят умные люди.
— Правильно и это, — обрадовался пастух. — Теперь я могу сыграть свадьбу.
Он оставил быков, бурдюк и кувшин и отошел в сторону. Ведь он жених. А тут присутствуют старшие и другие поезжане. Надо соблюдать обычай. Свадебный поезд отправился дальше с песней, со стрельбой. Поезжане и дружки были рады, что все так хорошо разрешилось. Привели невесту домой, сыграли свадьбу: ели, пили, веселились.
И я вчера был на той свадьбе. Хотели было дружки жениха меня напоить, да куда им тягаться со мной! Я сел на коня и приехал к вам, чтобы рассказать о том, как пастух женился. У меня от выпивки на его свадьбе голова не болит, дай бог, чтобы и у вас не болела.
БРАТЬЯ-ОХОТНИКИ
Недалеко от озера Рица жили-были два брата. Старшего звали Шарпы-яцва — утренняя звезда: он родился на рассвете. Младший же брат родился вечером, и поэтому его звали Хулпыяцва — вечерняя звезда. Оба брата стали прославленными охотниками.
Однажды братья спускались в ущелье, чтобы отдохнуть у ручья в полуденный зной. Вдруг перебежал им дорогу олень. Шарпы-яцва пошел по следам оленя и так долго его преследовал, что солнце стало уже садиться. Тут только он заметил, что взбирается на самую высокую гору.
Быстро наступила ночь и покрыла мраком следы оленя. Застигнутый ночью на крутизне, Шарпы-яцва крепко ухватился за камень, не решаясь в темноте ни подниматься выше, ни спускаться. И он запел о своей беде, надеясь, что где-то внизу брат его услышит, а может быть, даже как-нибудь поможет.
Хулпы-яцва услышал песню брата, сколько ни думал, ничего не смог придумать, чем ему помочь. Однако он понял, что если сон одолеет брата, тот не удержится на выступе, сорвется и погибнет.
«Не дам ему заснуть до утра!» — решил он и запел:
— Ты, Шарпы-яцва, одиноко сидишь на скале. Олень перехитрил тебя, олень
Услышав эту песню, старший брат заметался в тоске.
— Хулпы-яцва, — в гневе закричал он, — я еще жив! Настанет утро, заалеют горы, я спущусь вниз и рассчитаюсь с тобой за глумление!
А Хулпы-яцва пел еще громче:
— Тебе не видеть ни солнца, ни гор, — ты уснешь и сорвешься, как камень, со скалы. Узнав о гибели твоей, жена не прольет даже слезинки. Она — серна, ей нужен джейран, который не боится темной ночи на высокой горе. Этот джейран — я!
Шарпы-яцва крепче ухватился за выступ скалы. Скрежеща зубами, он крикнул брату:
— Хулпы-яцва, замолчи! Не будь так темно, я выстрелил бы в тебя. Ты забыл, что у меня есть сын, он отомстит за меня.
Хулпы-яцва захохотал:
— Твой сын, Шарпы-яцва! Его я сделаю свинопасом. Шарпы-яцва застонал от ярости. Казалось, горы задрожали ему в ответ. Он словно прирос к скале, разгневанный и ненавидящий. А Хулпы-яцва все играл на свирели и до самого рассвета терзал брата песнями одна другой язвительнее. Так Шарпы-яцва и не задремал, а на заре благополучно спустился со скалы.
Он решил пока сдержать свой гнев и молча пошел за братом. Хулпы-яцва радовался, что спас брата. Шарпы-яцва был угрюм, злые мысли терзали его сердце: «Упади я со скалы — разбился бы насмерть. Тогда Хулпы-яцва исполнил бы все, о чем он пел мне ночью. Даже сейчас он доволен и горд». Когда они подошли к речке, через которую было перекинуто бревно, Шарпы-яцва уже не мог сдержать себя — он пропустил вперед Хулпы-яцва и выстрелил ему в голову. Рухнул Хулпы-яцва в бурлящий поток, окрасив его пену своей кровью. Быстрое течение подхватило труп и унесло далеко-далеко, в объятия моря. Перед глазами Шарпы-яцва лишь смутно мелькнуло его лицо, на котором застыла улыбка.
Пришел Шарпы-яцва домой, не взглянул на жену, не поклонился матери.
— А где Хулпы-яцва? — спросила мать.
Шарпы-яцва усмехнулся:
— Сидит там, под горой, и поет свои веселые песни.
Мать не поверила:
— Скажи, Шарпы-яцва, где ты оставил его?
— Он там, под горой... играет на свирели.
В глазах сына сверкала злоба, и сердце матери почуяло беду.
— Где твой брат? Скажи, что с ним случилось? — спросила она снова.
Тут Шарпы-яцва закричал:
— Не брат он мне, а предатель! Я застрелил его...
И он рассказал матери обо всем: как на скале его застигла ночь, как он звал брата на помощь и как Хулпы-яцва над ним издевался.
— И ты не понял, зачем брат пел тебе такие песни? — сказала мать, опустив голову.
— Нет, я понял все и сделал то, что подсказало сердце.
— Плохое у тебя сердце. И ум твой не лучше, — откликнулась она. — Ты забыл, что говорит народ, — язык толкователь сердца. Ты не подумал, о чем пел тебе брат, ты не спросил его...